Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары

Но в 1974 году я все-таки снял фильм о летающих лыжниках – «Великий экстаз резчика по дереву Штайнера». Время от времени я продолжал смотреть по телевизору прыжки с трамплина. В Кульме в Австрии, на одном из мощнейших сооружений такого рода в мире, я однажды даже снимал прыжки в черно-белом формате на древнюю на вид фотокамеру из красного дерева, со штативом, мехами и оптическим диском. Для настройки резкости мне пришлось прятаться под черную ткань, подобно фотографам XIX века. Но мне удалось вызвать изумление среди сотен профессиональных фотографов с их современными камерами и огромными телеобъективами именно своим желанием запечатлеть спортсменов не в полете, как остальные, а непосредственно перед тем, как они выходят на трассу, когда пути назад уже нет. Во всех сидит тайный страх, но о нем никто не говорит, говорят всегда только о «серьезном отношении к делу». В прыжках с трамплина побеждают вовсе не мускулистые атлеты: как правило, дальше всех летят семнадцатилетние подростки с мертвенно-бледными прыщавыми лицами и блуждающим взглядом. Один из таких персонажей привлек мое внимание еще в 1970 году – это был Вальтер Штайнер из Швейцарии, по профессии скульптор по дереву, художник, который жил и работал в Вильдхаусе, в кантоне Аппенцелль. Иногда он в одиночку забирался высоко в горы и вырезал на поваленных гигантских деревьях странные лица, в основном выражавшие ужас, но места держал в тайне, и туристы иногда случайно натыкались на его скульптуры. Во время своих первых международных соревнований он каждый раз приземлялся далеко позади большинства конкурентов, но я тогда увидел в нем нечто, что по-настоящему меня впечатлило. В тихом молодом человеке и его полетах было нечто экстатическое: ему просто пока не хватало техники. Я сказал друзьям: перед вами будущий чемпион мира. Фигура у него была необычная: он был очень высокого роста, тощий, с чересчур длинными ногами, по земле двигался неуклюже, словно тонконогий журавль с узловатыми коленками, но он и в воздухе парил, как журавль. Казалось, его стихией был воздух, а не земля.

В то время я посмотрел по телевидению серию документальных фильмов под общим названием «Пограничные ситуации», где показывали людей в экстремальных обстоятельствах. Фильмы выделялись из общего потока, и я заметил, что все они сделаны одной и той же телекомпанией, Süddeutsche Rundfunk в Штутгарте, и отвечает за них один и тот же редактор. Звали его Герхард Концельманн, и он много лет был ближневосточным корреспондентом ARD[5]. Я несколько раз видел его: это был пухлый мужчина с несколько невнятной дикцией, но он делал исключительно качественные репортажи из всех мыслимых регионов Ближнего Востока. Посреди жаркой пустыни он выглядел не совсем здоровым, сильно потел, но в репортажах был зорок, как никто другой. Помню, в 1981 году ARD неожиданно сделал прямое включение из Каира: перед камерой Концельманн, за его спиной видна трибуна с опрокинутыми стульями, вокруг солдаты, неразбериха. Всего за несколько минут до того во время военного парада солдаты выскочили из колонны грузовиков, подбежали к трибуне почетных гостей и застрелили президента Садата. Вместе с ним погибли еще семь гостей, многие получили ранения. Концельманн говорил о случившемся экспромтом, было совершенно непонятно, будут еще стрелять или нет и жив ли Садат, которого унесли охранники. Концельманн, спокойный, сосредоточенный, потный, дал тогда лучший анализ внутренних противоречий Египта, который я когда-либо слышал, подробно рассказал о роли и происхождении «Братьев-мусульман», которые считались вероятными инициаторами убийства. Так вот, именно этому человеку я и позвонил много лет назад по поводу линейки документальных фильмов, за которую он отвечал, а затем встретился с ним в столовой его телекомпании в Штутгарте. Тогда я не сомневался, что задуманный мною фильм идеально впишется в его сериал, и Концельманн включился в работу тут же, прямо в процессе поглощения чуть теплой еды. Меня, правда, изрядно смущало, что в фильмах его серии нет закадрового голоса: создатели фильмов сами стоят перед камерой, выступая, так сказать, в роли хроникеров. Я должен был оказаться в кадре собственной персоной. Я долго сопротивлялся этому требованию, но все-таки согласился и в конце концов вообще перестал доверять свой закадровый комментарий актерам, всегда произнося его сам. Тогда я не вполне осознавал, что делаю, но этот шаг имел большие последствия. В результате я обрел голос, свой сценический голос, если можно так выразиться.