Казя теперь труп

Дневник в раскрытом виде лежал на столе. На новом развороте красовалась единственная лаконичная запись: «Идем праздновать Первомай». Следовало бы полистать дневник, но на Лекса отчего-то вновь накатила тревога, и он решил сматываться. В конце концов, он и так молодец, кое-что разузнал, образец туши на анализ взял. Осталось решить, что безопаснее: смываться через свой ход или через Алинкин.

Он попробовал через Алинкин и потерпел фиаско: в подвале за чашей проход был запечатан.

Остался свой собственный ход, протекающий, кривой, грязный.

– Что это? Как это?! Да как же, что же за…

Собственный ход Лекса, ведущий к универу, тоже оказался запечатан санитарами! «С. О.». Очевидно: С – санитары, О – официальная печать.

Алексей Таганов понял, что сейчас эти долбаные санитары и по его душу явятся, раз такие дела. Заберут в больницу, и прощай, нежизнь!

Он запаниковал. Выхода не было никакого: купол закрыт, два известных ему прохода запечатаны, ходильничать он не умеет, а быстрый способ перемещения знает один: «топ-топ, хочу в свой гроб». Но он и так в своем гробу!

– Была не была, – пробормотал Лекс, зажмурился и произнес: – Топ-топ, хочу в Калейдоскоп!

Произнести-то произнес, а открыть глаза не смог. Вдруг откроешь глаза и обнаружишь, что ты сгинул?

– Эй!

– Ау!

– Ты уверена, что он пошевелился?

– Да точно вам говорю, отвял!

– Ле-е-екс! Ну же!

Он сделал над собой усилие и шевельнул веками. Мир хлынул в сознание щелкой, светлой полосой с тенями-головами. Голов было четыре: лысая, пышная-кудрявая, менее пышная, и черепушка-скелетина со светящейся одуванчиком шевелюрой. Лекс расширил щель мира вдвое. Какака, Тик-Тик, Оленька и Квазар.

– Ура, ребята!

– Очнулся.

– С возвращением!

– Говорить можешь?

Лекс разлепил губы и попробовал выдавить что-нибудь. С третьей попытки у него получилось:

– Я нежив?

– Нежив, нежив! – подтвердил Квазар.

– Я не сгинул?

– Да не сгинул ты. Все в порядке, – успокоил его Какака.

– Где я?

– У меня, в Калейдоскопе, – проворковала Оленька. – Только мы тебя в кровать перенесли. А то нарисовался прямо посреди стола. Главное, я как раз у этого стола стою, пытаюсь способности восстановить, метафизические чашки сотворяю. И тут – бац! – ты. Бледный, никакой, горшок какой-то в дланях сжимаешь. И только верхняя половина тебя, а ног нет.

– У меня теперь нет ног? – ужаснулся Лекс и немедленно сдернул с себя одеяло.

Ноги были.

– Да ты весь, целый-невредимый, не боись! – успокоил его Какака. – Ноги у тебя под столешницей стояли. Мы стол ликвидировали, тебя извлекли, в спальню поместили. А потом почти полгода ждали, пока ты отвянешь.

– С-с-с-с… сколько ждали? Какое сейчас число?

– Одиннадцатое октября.

– Ты пять месяцев в ступоре. Тринадцатого мая от нас умотал куда-то, четырнадцатого на рассвете возник в столе и с тех пор лежишь труп трупом.

– Ы-ы-ы…

– Ладно, главное – нежив! Ты – наш герой! – Тик-Тик ослепительно улыбнулась, тряхнула белокурой гривой, решительно наклонилась и чмокнула Лекса в лоб.

Шикарная грудь Тик-Тик при этом возлегла на шею и подбородок не успевшего прийти в себя героя, и ему невольно припомнились строки классика: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!».

Увы, мгновение не остановилось, Тик-Тик отпрянула, а Квазар предложил собраться всем в кают-компании. Оказывается, теперь друзья называли так зал с овальным столом. Стол, кстати, претерпел изменения, в его центре с некоторых пор зияла дыра на случай, если Лексу вновь понадобится нарисоваться именно в этом месте. Сам холл увеличился в размерах, и потолок слегка оплыл на стены, будто подтаявший от жары зефир или взбитые сливки.

Лекса усадили в подушки, словно больного, хотя, быстро отойдя от шока, он чувствовал себя бодрячком. Оленька занялась сервировкой стола – за время отсутствия Лекса она не только восстановила временно утраченные способности, но и стала настоящим асом метаматериализации еды и предметов быта.

– Лихо у тебя получается! – с плохо скрываемой долей зависти заметил Лекс, наблюдая за вальсом перламутрово-персиковых тарелок и акробатическими номерами тарталеток, каждая из которых выглядела произведением кулинарного искусства. – Научишь?

Оленька улыбнулась и отрицательно покачала головой. В загробном мире, как и в нашем, можно, как говорится, и медведя научить танцевать. Да только в балетную труппу косолапого все равно не возьмут. Талантами преобразования реальности Потустороньки обладают, как правило, представительницы слабого пола, причем у каждой свои способности. Тик-Тик может менять внешность. Оленька идеальна в еде и посуде, а вот интерьеры она умеет лишь копировать, придумать свой вариант с нуля ей не удается.

– А ваша Казя, судя по всему, мастер видоизменять пространство масштабно, – сказала Оленька.

– И то, что ваша Подпущинская деревенька красивая, тоже заслуга женщин вроде бы, насколько я успела выяснить, – добавила Тик-Тик. – Но, Лексик, ты не расстраивайся. Это же не самое главное в нежизни!