– Почему ее нашли вояки, эти солдафоны из разведки генштаба? – ярился начальственный баритон. – Они что, всех умнее оказались? Сдается, получше вас будут?
– Менее коррумпированы, – буркнули в ответ, словно желая оправдаться.
– Что?!
– Меньше координировались с другими спецслужбами и болтали, – мягко повторили ему. – Наверное, вы не так меня поняли?
– Я тебя, сукина сына, прекрасно понял, на что ты намекаешь!..
– Что же ему теперь, генерала присваивать? – рассуждали по другим, закрытым от прослушивания линиям связи. – Нет, генерала слишком, орден дать надо, а генерала…
– Какой орден? Может, еще героя предложите присвоить? Что же, я на героя согласен, но с одним условием: посмертно!..
– Где она сейчас, где? – надрывались третьи голоса. – Почему она до сих пор не у нас?..
Снайпер занял позицию еще затемно. Одетый в теплую куртку и брюки, он со стороны мог сойти за любителя подледного лова, каких немало съезжалось в эти места, а разобранная винтовка с оптическим прицелом и глушителем – за набор удочек в чехле.
Он расположился на чердаке бывшей шиноремонтной мастерской, откуда прекрасно просматривалась небольшая площадь перед городским кладбищем, его центральная аллея, церковь и остановка автобуса, – который, впрочем, ходил очень редко, – и поворот шоссе на столицу.
Снайпер имел еще в своем арсенале рацию: по ней ему должны передать, когда «объект» выйдет на линию выстрела. Да что там передавать: как только отъедет черная «Волга», надо брать на мушку человека, который пойдет пешком. Промахнуться здесь просто невозможно – расстояние плевое, как в деревне, а день, как на заказ: ясный, даже с солнышком. В такой день, наверное, и помирать легче, особенно когда не знаешь, что должен умереть, и смерть прилетит к тебе внезапно, ударив горячей пулей в голову…
Выпив кофе из термоса и съев пару бутербродов, снайпер прибрал остатки пиршества и поглядел на часы: до одиннадцати еще двадцать минут, минимум полчаса уйдет на встречу начальства с неизвестным, и лишь потом наступит его черед.
Он не торопясь собрал винтовку, проверил ее и доложил по рации о своей готовности.
– Ждите, – ответили ему.
От нечего делать снайпер поглядел в прицел, и сильная оптика тут же бросила ближе к глазам копошившихся у церковных ворот воробьев.
Да, промахнуться на таком расстоянии может разве что слепой или полный растяпа…
В день встречи Петр встал вместе с домашними. С ними же и позавтракал. Потом тщательно побрился, немного поиграл с сынишкой и в десять вышел из дома.
До кладбища он прошелся пешочком – это заняло у него не более получаса. Войдя в ворота, он увидел, что храм открыт, и поднялся по высоким ступеням паперти. Купил у неразговорчивой хмурой старушки несколько свечек и поставил две на канун, поминая рабов Божьих Ирину и Ояра. Тонкие свечки горели ровно, чуть слышно потрескивая. И вообще в церкви, с ее запахами ладана, душа вдруг нашла некоторое отдохновение, словно отпустило ее и спали сжимавшие сердце стальные обручи.
Он поставил свечи Божьей Матери и Николаю-угоднику. Постоял напротив алтаря, чувствуя, что уходить ему отсюда сейчас никак не хочется и что теперь он, наверное, будет почаще заходить в храмы, поминать усопших и молить Бога о здравии родных – в первую очередь, детей.
Однако уходить надо: до встречи оставалось минут десять-двенадцать.
Выйдя из церкви, Меркулов быстро зашагал по центральной аллее кладбища, потом свернул направо и вскоре отыскал заметенный снегом холмик скромного памятника за железной, выкрашенной голубовато-зеленой краской, оградой. Протоптал к калиточке тропку, открыл ее и смахнул снег с маленькой скамеечки. Вот тут можно и присесть, если случится нужда что-то записать или проговорят дольше, чем намечалось.
Закурив, Петр стал ждать, посматривая в сторону центральной аллеи.
Вскоре на ней показалась знакомая коренастая фигура в дубленке и ондатровой шапке – униформа начальства, когда оно ходило в штатском. Вокруг пустынно, ни души, и Петр позволил себе приветственно помахать рукой.
– Ну, здорово! – подойдя, крепко пожал ему руку Николай Иванович. – Живой?
– Как видишь.
– Слыхал, задели маленько, может, в госпиталь?
– Не до госпиталя сейчас, – отмахнулся Меркулов, подавая ему сколотые скрепкой, исписанные убористым почерком листки бумаги. – Здесь полный отчет, расшифруете там.
– А это?
«Не терпится, – подумал Петр. – Оно и понятно, тоже там небось ночами не спали думали, достану или нет, а еще, наверняка, думали, есть ли там чего про них самих! Слава богу, про Николая нет ни строчки».
Он нарочито медленно полез во внутренний карман и вынул завернутый в газету пакет с дискетой. Николай Иванович быстро схватил его, развернул, увидел дискету и облегченно вздохнул. Но тут же настороженно спросил:
– Точно она?
– Можешь не сомневаться.
– А копий нет?
– Она зашифрована от переписи. Часть текста тоже идет с шифром, да вы раскрутите на машинах, прочтете.
– Молодец, ты сам не знаешь, какой ты молодец, – почему-то глядя немного в сторону, преувеличенно бодро сказал Николай Иванович. – К ордену тебя представили. Поздравляю!