Казино смерти

Она обожала драму и романтизм и постаралась даже здесь, вдали от цивилизации, создать привычную обстановку. Прямо-таки как принцесса из Европы, которая, приезжая в Африку в столетие колониализма, устраивала пикник на персидском ковре, расстеленном в саванне.

Когда я вошел в номер, у окна спиной ко мне стояла женщина в черных, обтягивающих рейтузах тореадора и черной блузе. Ростом в пять футов и пять дюймов. Блондинка, с густыми гладкими волосами, такими светлыми, что они казались белыми, подстриженными коротко, но не по-мужски.

— Я пришел за три часа до захода солнца, — сказал я.

Она не вздрогнула от удивления, не повернулась ко мне. Ответила, продолжая смотреть на надвигающуюся грозу:

— Все-таки ты не полностью разочаровал меня.

Вживую ее голос остался таким же обволакивающим, таким же эротичным, как был по телефону.

— Одд Томас, ты знаешь, кто был величайшим завоевателем в истории, кто вызывал призраков и использовал их лучше, чем кто-либо другой?

— Вы? — предположил я.

— Моисей, — ответила она. — Он знал секретные имена Бога, с помощью которых смог победить фараона и заставил расступиться море.

— Моисей-завоеватель. Должно быть, вы посещали какую-то чудную воскресную школу.

— Красные свечи в красных стаканах, — услышал я в ответ.

— И вне дома вы устраиваетесь со вкусом, — признал я.

— Что они символизируют, красные свечи в красных стаканах?

— Свет? — предположил я.

— Победу, — поправила она меня. — Желтые свечи в желтых стаканах… что символизируют они?

— Похоже, теперь первый ответ будет правильным. Свет?

— Деньги.

Стоя ко мне спиной, не поворачиваясь, она пыталась привлечь меня к окну своей загадочностью и силой воли.

Но в этом подыгрывать ей я не собирался.

— Победа и деньги, — повторил я. — Да, вот в чем моя проблема. Я всегда жег белые свечи.

— Белые свечи в прозрачных стаканах символизируют мир. Я ими никогда не пользуюсь.

Хотя у меня не было намерений подчиниться ее воле и присоединиться к ней у окна, я шагнул к столу, который стоял между нами. Помимо свечей, на нем лежали несколько предметов, в том числе вроде бы пульт дистанционного управления.

— Кроме того, я всегда сплю с солью, насыпанной между матрасом и простыней, а над кроватью висят пучки лапчатки.

— А я нынче сплю мало, — откликнулся я, — но, как я слышал, такое случается со всеми людьми, когда они стареют.

Наконец-то она отвернулась от окна, чтобы посмотреть на меня.

Я остолбенел. В мифологии суккуб — демон в обличье ослепительно красивой женщины, который занимается сексом с мужчинами, чтобы украсть их души. Лицо и тело Датуры вполне соответствовали целям такого демона.

И манерой держаться она ясно давала понять: тот факт, что ее внешность завораживает, для нее не тайна.

Я мог бы восхищаться ею, как восхищаются идеально пропорциональной бронзовой статуей, независимо от того, кто отлит в бронзе, женщина, волк или несущаяся галопом лошадь. Но бронзе, конечно же, недостает бушующих в сердце страстей. В скульптуре высокое качество — разница между ремеслом и искусством. В женщине это разница между просто эротическим воздействием и красотой, которая зачаровывает мужчину, смиряет его.

Красота, которая крадет сердце, зачастую несовершенна, ее составляющие — милосердие и доброта, она вызывает нежность, а не разжигает похоть.

Взгляд синих глаз Датуры прямотой и пронзительностью обещал экстаз и утоление всех плотских желаний, но был слишком уж острым, чтобы возбуждать, напоминал не метафорическую стрелу, пронзающую сердце, а мясницкий нож, проверяющий жесткость плоти, которую предстояло резать.

— Свечи приятно пахнут, — заметил я, чтобы показать, что во рту у меня не пересохло и ее красота не лишила меня дара речи.

— Это Клио-Мей.

— Кто она?

— Ты действительно этого не знаешь, Одд Томас, или прикидываешься простаком?

— Не знаю, — заверил я ее. — Лапчатка и Клио-Мей — далеко не все, чего я не знаю. Целые области человеческого знания для меня тайна за семью печатями. Я этим не горжусь, но это правда.

Она держала в руке стакан красного вина. Поднесла к полным губам, медленно отпила, наслаждаясь вкусом, не отрывая от меня глаз.

— Свечи пропитаны ароматом Клио-Мей, — пояснила она. — Этот аромат заставляет мужчин любить ту, кто зажигает свечи. — Она указала на бутылку вина и второй стакан, стоящие на столе: — Выпьешь со мной?

— Благодарю за гостеприимство. Но не хочу туманить мозги.

Если бы у Моны Лизы была такая же улыбка, как у Датуры, никто бы никогда не узнал об этой картине.

— Да, пожалуй, не стоит.

— Этот пульт может взорвать бомбу?

Только застывшая улыбка выдала ее изумление.

— Так ты пообщался с Дэнни?

— На нем две кнопки. На пульте.

— Черная взрывает бомбу. Белая размыкает электрическую цепь.

Пульт лежал ближе к ней, чем ко мне. Если бы я прыгнул к столу, она успела бы схватить пульт раньше меня.

Я не из тех, кто бьет женщин. Но для нее сделал бы исключение.

Меня сдержала мысль о том, что она пырнет меня ножом еще до того, как мои пальцы успеют сжаться в кулак.

Опять же, я опасался, что из вредности она нажмет на черную кнопку.

— Дэнни много чего рассказал обо мне?