Казнь

– Пождите, договоримся! – ответил он весело. – А теперь до завтра!

– А со мною на неделю. Я в город, – сказал Можаев, – в случае чего – нарочного!

– Знаю, знаю, – ответил Весенин, спускаясь с балкона и выходя в темный сад.

Мимо него, как привидение, мелькнула фигура Анны Ивановны.

«Вот кто ее сбил», – подумал Весенин.

В ночной тишине глухо застучали подковы лошади о твердую, осевшуюся от зноя дорогу. Весенин выехал из ворот шагом и подогнал своего Мальчика. Дорога пролегала рощею. Старые березы и клены во все стороны тянули свои корявые ветки и в причудливом освещении луны казались старухами – нищенками в лохмотьях. Дорога, местами освещенная, местами исчезала в чаще, словно гигантская змея. Под неясным светом луны все выглядело фантастическим, странным: вон страшные гномы ведут свой хоровод, у них белые бороды и смешные колпаки, – но подъедешь ближе, и они снова обратятся в пни, поросшие седым мохом; вон русалка качается на ветвях дерева и расплетает зеленую косу, но это всего лишь сломленный сук березы со свесившейся вниз увядшей листвой; чьи‑то шаги гудят по лесу, и под ними хрустят ветви; чу! кто‑то стонет, вон леший залился страшным смехом, – но трезвый ум различит крик филина, прыжок внезапно проснувшегося зайца, отдаленный топот коней в ночном.

Не так ли и в жизни? Эти Долинины, – часть современной молодежи: смотрят на жизнь при призрачном освещении луны в таинственные ночные часы и вместо власти разума отдаются воображению. Не удивительно ли, что им видятся и причудливые образы, и таинственные знаки там, где все так ясно и просто, вокруг при трезвом свете сияющего дня…

Осознанное добро, ясное понимание цели, твердое следование по намеченному пути – все это относится на счет холодного расчета, сухого эгоизма, а метания из стороны в сторону, жалкие бессодержательные фразы, мистические фантомы увлекают сердца и умы…

– «Я перестала понимать вас…» – повторял вслух Весенин и невольно улыбнулся. – Поймешь, пойммешь! – весело усмехаясь, сказал он. – Уж наша размолвка поможет уразуметь тебе, где правда. Недаром же мы работали над твоей душою! – Он хлопнул вожжами, Мальчик прибавил шагу… Он выехал из рощи, и дорога пошла полем, освещенным яркою луною. Впереди показалась коляска запряженная тройкой.

– Сторонись, барыня едет! – сказал себе Весенин и своротил к краю дороги.

Когда коляска поравнялась с ним, из нее высунулась Елизавета Борисовна.

– Весенин, вы?

– К вашим услугам! Хорошо прокатились?

– Устала, смерть! В городе духота, истома. Никого нет, но все же я довольна. Долинина правда арестовали, но никто не верит в его виновность, кроме следователя! Прощайте!

Коляска покатилась. Весенин оглянулся ей вслед и подумал: «Вот трезвая, сильная натура, только сбитая с толку!»

– Ну, ну, Мальчик! – крикнул он.

В стороне виднелась мельница, подле нее ютился небольшой домик, окруженный садом, в нем и жил Весенин. Он постучал в ворота.

Почти тотчас высокий молодой работник распахнул их. Весенин сдал ему лошадь и вошел в дом.

Маленькая передняя, гостиная, соединенная со столовой, двери которой выходили в сад, кабинет и спальня составляли все его жилище.

Он прошел прямо в спальню и быстро разделся.

– Простоквашу подала, барин! – раздался за дверью голос Ефимьи, женщины, служащей у Весенина.

– Спасибо, Ефимьюшка! – ответил он. – Ешь с Елизаром на здоровье, а я спать буду.

– Али умаялся больно?..

– Смерть как!

– Ну спи! Господь с тобою!

Весенин слышал, как она хлопотала в столовой, вероятно убирая посуду, потом услыхал осторожный шепот работника – и погрузился в крепкий сон наработавшегося человека.

Небо очистилось, и яркий свет луны заливал кругом все окрестности и творил чудеса: воду реки он обратил в расплавленное серебро, темноту ночи перерезал зелеными полутенями, оживил каждый куст, дерево, и цветы, очарованные этим светом, изливали одуряющий аромат. Душный воздух не колыхался; кругом все спало, и торжественная тишина ночи, озаренной луной, распаляла молодые мечты и будила неясные желания.

Вера сидела у раскрытого окна, и на душе ее было и тоскливо, и сладко: ей хотелось что‑нибудь любить бесконечно, с чем‑нибудь слиться душою, молиться и плакать.