Казнь без злого умысла

– Ладно, не дуйся, – засмеялся Егоров, – сдувайся назад. Я по делу Милановской работаю, так что все знаю. Что могу – расскажу, а уж что не смогу – не обессудь. Что, удивляешься, что мне настоящее дело поручили? Так у них выхода нет, работать-то некому, все по экологам пашут без продыха, а тут редакторша какая-то никому не известная. Дали в напарники мальчишку из района, зеленого совсем, он на труп Милановской по дежурству выезжал. Ну, потом, правда, перца одного из моего же отдела пристегнули и над нами поставили, чтобы вроде как надзирал за нами, неумехами.

– Перец-то знающий? – спросила Настя. – Или тупой контролер?

– Нормальный, – кивнул Виктор. – Профессионал хороший. Человек, правда, не очень… Вот, видишь, пиво безалкогольное приходится пить в рабочее время, чтобы не нарваться. Он человек начальника УВД, так что и стукануть может.

«Ну вот, обида, зря ты созревала и наливалась соками. Придется свернуть тебе башку, пока ты в полный рост не поднялась и не успела душу отравить», – сказала себе Настя с упреком. Нет, совершенно ясно, что с этой ее обидчивостью надо что-то делать, иначе никакой жизни не будет.

– Мне вчера сказали, что, по общему мнению, Милановскую убили по заказу Горчевского, – осторожно начала она.

– Кто сказал?

– Вообще-то сказала подруга Ворожца, но она сослалась на то, что об этом весь город говорит. Якобы Милановская нарыла какую-то информацию о прошлом Горчевского, и эта информация может сильно его скомпрометировать.

Егоров недобро усмехнулся.

– Весь город говорит? Ну-ну. Что-то быстро он говорить начал. Впрочем, ничего удивительного, это телевизионщики сами разнесли, от них пошло. Нет, Насть, туфта это. Чую нутром – нет там ничего, пустышка. И руководство тоже так думает. Им с Горчевским накануне выборов ссориться не с руки, сама понимаешь. А ну как он станет мэром? Они же без штанов останутся. На самом деле, Милановская получила предложение устроить на ток-шоу базар определенной направленности по поводу проекта трассы. И судя по всему, отказалась. Этой версией как раз Хохлов занимается, контролер наш доморощенный. Нас с опером из района к ней не подпускают, там же политика, едрена вошь, высшие сферы, область задействована, куда нам со свиным рылом в калашный ряд.

В его голосе звучала такая неприкрытая горечь, что Насте стало неловко, словно именно она виновата в том, что было принято решение отстранить опытного, но скомпрометировавшего себя сотрудника от разработки самой перспективной версии.

– А ты чем занимаешься, если не этим? Есть другие версии?

– Есть. Бытовуха банальная. Кто-то у этой Милановской ночевал и утречком вместе с ней выходил из дома. В подъезде с ней и разобрался. Видать, ночью что-то не так пошло. В любом случае накануне убийства, вечером, у нее были гости. Или один гость. И мне надо найти того, кто у нее был. Может быть, она что-то рассказывала важное для дела. Либо ее убили из-за отказа насчет программы, либо по личным мотивам, это уже для меня без разницы, потому что найти того, кто у нее был накануне, все равно надо обязательно. Вот я и ищу. Или любовника, или влюбленную подругу, которой понадобилась хата.

Егоров рассказал все, что стало известно о покупке продуктов, неспешной прогулке Милановской с собакой, и его рассуждения о бездомной парочке, устроившей свидание в квартире убитой, показались Насте более чем правдоподобными.

– Кстати, Милановская – это так, кликуха для понтов, на самом деле она Милюкова, и не Мила, как все думали, а Камилла, – добавил Егоров. – Жила на проспекте Ермака. Там народ опросили, и соседей, и собачников, с которыми она общалась, никто ни про любовника, ни про подругу ничего не знает. Но на Ермака она переехала только пару лет назад, до этого жила здесь, на Мечникова. Вот я и решил по старому месту жительства пройтись, людей поспрошать. Вдруг кто чего помнит. Особенно если любовник давний и некрасиво брошенный. Милюкова с ним перестала общаться, еще когда здесь жила, а он теперь ее нашел по новому адресу да и выяснил отношения.

– Красиво, – кивнула Настя. – Хочешь, помогу?

– Зачем? – насторожился Виктор.

– Да низачем, – улыбнулась она. – Вроде как подлизываюсь, почти бескорыстно. Стариной тряхнуть хочется, а то в стойле застоялась. И потом, у нас же горести еще остались.

– Аааа… Ну да, горести. Еще ж печаль твою надо как-то разгрести. Погоди, позвоню.

Егоров быстро с кем-то переговорил, довольно хохотнул на прощание, сфотографировал телефоном список Короткова, куда-то послал, достал из кармана смятую купюру, подсунул под металлическую подставку для салфеток и поднялся.

– Ну, пошли, коль не шутишь.