Казнь египетская

Ни один человек из его экипажа не понял его слов. Он говорил на чуждом наречии далеких ахейских островов, о которых робкие египетские мореплаватели не имели ни малейшего понятия. Только одни смелые финикияне отваживались проникать далеко за остров Кипр.

На свой зов он не получил ответа. Никто не являлся: кругом по-прежнему все было тихо. Вдруг его лицо исказилось злобой; он дернул занавеску своей волосатой, мускулистой рукой и сразу оборвал ее.

Женская фигура робко поднялась навстречу из кучи беспорядочно набросанных подушек и шкур.

Испуганная внезапным вторжением, она скрывалась в темноте, как загнанный зверь.

Она поправляла на своей голой груди овечью шкуру.

– Будешь ты отвечать? – снова зарычал он. – Я еще раз приказываю тебе взобраться на мостик.

Женщина склонила голову. В это время луч солнца, пробравшись сквозь щели, разом осветил ее рыжие волосы.

– Не хочу я думать ни о тебе, ни о Фивах, – решительно объявила она.

Он снова было хотел разразиться страшными угрозами, но сдержался и только выместил свой гнев на куче тряпья, из которого вдруг показался курносый профиль старухи. Она пугливо озиралась круглыми и выпученными, как у совы, глазами.

– Банизит, – обратился к ней незнакомец, – наряди-ка красавицу. Если она через час не будет на мостике, то, клянусь Мелькартом, как только приеду в Фивы, прикажу бросить твое высохшее тело крокодилам священного озера.

Он снова прикрепил сорванную занавеску и удалился. Женщины остались одни.

– Ты очень счастлива, о Ио! – прошептала старуха. – Купец Агама надеется взять за тебя большую цену. Ты представляешь для него огромную сумму денег, и он дорожит тобой, а я, как собака, терплю палочные удары.

– А все же я рабыня, – прошептала Ио с жестоким отчаянием.

Старуха печально вздохнула, не отрывая взора от белой шейки своей подруги.

– Моя милочка, ты рабыня, но ты знаешь, что два голубка, которые у тебя здесь, всегда найдут себе хорошенькую голубятню. Может быть, тебе посчастливится и ты попадешь в гинекей принца…

– Замолчи! – сказала повелительно Ио. – Клянусь, что тот, кому продаст меня Агама, не подойдет дважды ко мне. Я вырву ему сердце своими когтями!

– Ну а если он будет красив и богат?

– Каков бы он ни был, он не будет повелевать мной. Я не для того родилась. О египтянка, жалкая рабыня своего презренного господина, знай, что мой отец живет в роскошном дворце на берегу дивного моря. Он первый среди самых знатных и богатых. Однажды – то был ужасный роковой день – я купалась со своими служанками; мы расположились далеко от нескромных взоров пылких юношей. Вдруг из-за камней выскакивает отряд варваров. Они бросились на нас, как львы… На песке лежали туники. Они их похитили. Служанки выбежали из воды и бросились бежать в город… А я? О неосторожность! Мне было стыдно бежать голой, я старалась спастись вплавь. Но пираты бросились на свой корабль и изловили меня в сети, как дельфина! О мое отечество, о дорогой город ахеян!

Старуха покачала головой:

– Ты уже все это мне рассказывала однажды, но я не знаю ахеян, о которых ты говоришь мне. Поживи в нашей стране, с тобой будет то же, что и с моей матерью: она была бедуинка, она так же отчаянно ломала свои руки, как и ты, оплакивая свою свободу и свою дорогую пустыню. Великий фараон пожертвовал ее и еще десять тысяч рабов храму солнца в Гелиополисе. Там хорошо кормили и сносно обращались. Она была сыта, и ее сердце было покойно. А ты ахеянка, Агама тебя похитил, но, заметь, он тебя не бьет и не неволит. Он даже хотел, чтобы я научила тебя языку египтян.

– Чтобы дороже продать! Но ему не получить того дохода, о котором он мечтает. Яд сумеет всегда уничтожить все расчеты!

– Вот это тебе более подходит, чем яд, – сказала бедуинка и протянула пузырек с желтоватой жидкостью. Ее руки, дряблые и черные, освещенные яркими лучами солнца, походили на лапы какой-то птицы. – Его дал мне для тебя Агама, это душистое масло, чтобы умастить твое тело. Не отказывайся. Духи и наряды – вернейшее твое оружие.

Ио вздохнула и принялась поправлять свою прическу. Банизит принесла ей миску с водой. Ахеянка улыбнулась, умастила свое гибкое тело маслом, и в первый раз под влиянием его ласкающей нежности она почувствовала себя хоть немного счастливее. Она была почти готова, как Банизит бросилась к ее ногам:

– О чужестранка, попроси того, кто найдет тебя прекрасной, купить и меня тоже. Я буду твоей рабой! Я знаю, что Агама продаст меня какому-нибудь ремесленнику за несколько бронзовых колец и меня заставят целые дни тереть муку между камнями! О Ио! Я была тебе так покорна, так терпелива с тех пор, как мы покинули Мемфис. Не откажи мне. Сжалься хотя бы ради твоей матери…

Появление Агамы прервало ее мольбы.

Он подошел к Ио и предложил ей руку, чтобы проводить наверх, но она с отвращением от него отвернулась, легко взобралась по лесенке и принялась поправлять свой длинный шерстяной пеплум, окрашенный в нежный зеленый цвет; ветер облепил его вокруг ее полного, молодого, удивительно стройного тела.