Казнь египетская

Здесь Нил затянут густой сетью судов. Приходилось сложить паруса. Гребцы нашей галеры ловко маневрировали, успевая перебрасываться шутками и проклятиями с соседним экипажем.

Чужеземная одежда Ио, ее рыжие волосы и ослепительная белизна привлекли всеобщее внимание.

– Откуда ты ее везешь? Она твоя рабыня? Сколько ты за нее просишь? – кричали финикийцу с берега.

В первый раз ахеянка сделалась предметом всеобщего любопытства. В Мемфисе и Дельте Ио решительно отказывалась выходить из каюты. Она поспешила закутать голову в свой пеплум, но господин ее энергично воспротивился этому.

Пришлось опустить глаза и побороть свое отчаяние. Она готова была сейчас же броситься в сверкающие волны реки, чтобы умереть. Сильный толчок вырвал ее из этого мрачного отчаяния: галера достигла берега и становилась на якорь.

Агама взял за руку свою пленницу, и они поднялись по гранитной лестнице. Наверху они очутились среди целой толпы грузчиков, навязчиво предлагавших свои услуги. Их покрытые потом бронзовые тела лоснились на солнце.

– Посторонитесь! – крикнул Агама. – Я не нуждаюсь в ваших услугах, чтобы выгрузить мою добычу. Она состоит из ляпис-лазури и пурпура. Есть еще у меня только одна рабыня. Клянусь вам, что она невинна! Вот она, взгляните!

Все это он кричал как можно громче, чтобы привлечь побольше любопытных.

Несколько прохожих образовали около них небольшую группу.

– Идите-ка сюда, – кричали одни, – здесь продают женщину-дикарку!

– Да это финикиец! У него, верно, есть и пурпур, и ляпис-лазурь.

– Клянусь Амоном, – кричали другие, – девочка молода, да только рыжая!

Целые каскады заплетенных и напудренных голубой пудрой волос обрамляли смуглые бритые щеки фиванцев. Все были одеты в белые рубахи, которые спускались до самых ног, оставляя открытыми сандалии из папируса с заостренными носками.

Ио, бледная, охваченная невольной дрожью, вперила свой блуждающий взор в пространство. Она не видела больше ничего.

Агама испытующим взором рассматривал толпу, ища достойного покупателя, готовый сызнова начать свою болтовню.

По площади то и дело сновали по всем направлениям колесницы. Две лошади, покрытые яркими разноцветными попонами, с удивительной легкостью тащили низенький ящик из позолоченного дерева.

Войска возвращались с маневров.

По сверкающим каскам и латам легко можно было отличить офицеров. Благодаря быстрой езде их юбки из муслина развевались.

Трое из них остановились на набережной, им нужно было переехать реку. Пока ставили лошадей на плоты, офицеры вмешались в толпу, которая образовала вокруг Агамы и его пленницы тесный круг. Хитрый купец понял, что настал момент действовать. Он отвесил новоприбывшим такой низкий поклон, что его руки коснулись колен, и громовым голосом начал свою речь:

– Благородные фиванцы, я только что вернулся из далекого плавания, чтобы узреть великого фараона Аменофиса Четвертого. Когда я был здесь последний раз, отец его, великий фараон Аменофис Третий, был еще жив. Он же и послал меня на край зеленого моря и поручил привезти самую прекрасную девушку-дикарку. О потомки Горуса, всмотритесь в удивительную, странную красоту этой девушки. Ее родина – далекий остров, она единственная дочь могущественного царя. Но не думайте, что я отнял ее у отца и насильно привез к вам. О нет, ее жалобы никогда не утомят ушей ее повелителя. Она здесь по собственной воле.

Голос Агамы пробудил Ио из ее мучительной задумчивости. Она только сейчас заметила, что сотни взоров обращены к ней. Она снова закрыла свое лицо и повернулась спиной к толпе.

Но Агама новым энергичным движением заставил ее повернуться. Он так грубо сорвал покрывало с ее лица, что вызвал слезы обиды на глазах девушки.

– Вы видите: она прячется, она плачет, а знаете почему? Она печалится, потому что не увидит светлого лица великого фараона Аменофиса Третьего. Такое горе удивительно. Клянусь вам, что все время она не переставала смеяться и петь, пока весть о смерти Аменофиса Третьего не коснулась ее ушей. Подумайте, какой нежной голубкой будет обладать ее счастливый покупатель.

Но его последние доводы не достигли ушей его слушателей, которые поспешили разойтись, разгоняемые солдатами из полиции, огромные фигуры которых мрачно возвышались над толпой. Палочные удары сыпались направо и налево. Простолюдины быстро разбежались. И горожане тоже медленно удалялись, придерживая парики, так как палки полицейских не щадили никого. На площади остались одни офицеры, их личность считалась неприкосновенной. Уступая желанию воспользоваться этой привилегией, они подошли поближе к купцу.

– Твоя невольница прелестна! – сказал один из них. Он был немножко пьян. – Она понравилась бы, наверно, нам, если бы можно было рассмотреть ее поближе.

Финикиец низко поклонился.

– На моем корабле тебе, конечно, будет удобнее рассмотреть мое сокровище, о сын властелина!

Офицер повернулся к товарищам, смеясь над титулом, которым его величали… Эта лесть ему понравилась. Он взглядом советовался с остальными. Его товарищи решили последовать за Агамой на его корабль.