Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649

«Наша армия, находясь на Севере, пребывает в выжидательной позиции, желая увидеть, куда поведет нас Господь», – написал Кромвель. Ремонстрация уже легла на стол перед членами парламента. Сам он, возможно, желал бы, чтобы это было отложено еще немного, «тем не менее, видя, как все получилось, мы радуемся воле Божьей в ожидании дальнейшего». Снова и снова в своем длинном бессвязном письме Кромвель приближался к четкой формулировке. По его словам, Бог проявил свою волю по отношению к королю, разгромив его сторонников на поле боя. Победы, которые одержала над ними армия прошлым летом, и множество случаев Божественного провидения, свидетелем которых она была, «невероятно связаны между собой, так как происходили постоянно, ясно и отчетливо». Мог ли честный человек все еще верить, что выйдет что-то хорошее из договора с королем? «Хорошее? С этим человеком, против которого свидетельствовал Господь?» Кромвель был на дюйм от того, чтобы сказать Хэммонду, что король должен умереть, но снова увильнул. «Господь да будет твоим советчиком, дорогой Робин», – написал он.

В извивах этого длинного письма различима цель. Бог вынес приговор королю; армия должна найти средство привести его в исполнение. Но какими средствами и каким образом? Если судить по письму к Хэммонду, Ремонстрация пришла раньше, чем ожидал Кромвель. Его желанию больше соответствовало бы удержать все происходящее в убедительных рамках парламентской процедуры, если бы Ремонстрация была отложена для рассмотрения до того момента, пока у армии не появилась бы более сильная поддержка в палате общин – его собственная, например.

Возможно, он оставался так долго на севере страны, полагая, что никто не выступит с официальным требованием смерти короля, пока он не окажется там, чтобы руководить его принятием в палате. Если все было так, то он просчитался. Но каковы бы ни были его мотивы, стало ясно, что теперь он должен незамедлительно присоединиться к своим товарищам на юге. Ферфаксу он тоже срочно нужен был теперь, когда был сделан первый шаг к суду над королем. В письме, написанном в штабе в Виндзоре, лорд-главнокомандующий потребовал, чтобы Кромвель «со всей возможной скоростью» прибыл, дабы оказать «милосердное содействие… этому весьма серьезному делу, вокруг которого царит такое волнение».

На острове Уайт король по-прежнему упорно обменивался мнениями с уполномоченными парламента, будто договор не был безнадежно обречен. В промежутках он изучал Ремонстрацию армии и делал себе пометки. Он размышлял над уступками, которые сделал в Ньюпорте, особенно над официальным заявлением, которое был вынужден подписать, что войну развязал не парламент. Можно ли было считать это признанием вины и использовать как свидетельство против него? Он был уверен, что никакими законными способами его невозможно привлечь к суду. «Согласно букве закона, все люди, обвиненные в нарушении закона, должны быть судимы равными им по положению людьми; что это за закон, если человека допрашивает не равный ему человек? А если закон считает нужным осудить его, то какой властью будет вынесен приговор, кто вынесет его?»

28 ноября парламентские уполномоченные простились с королем и уехали, чтобы донести его ответы в Вестминстер. Карл не рассчитывал увидеть их вновь; ему было ясно (как и им), что армия не допустит их возвращения. Сцена прощания происходила публично в муниципалитете Ньюпорта, и на ней присутствовали все главные представители мелкопоместного дворянства острова.

Уполномоченные проделали все необходимые действия, чтобы почтительно попрощаться, будто ничего не произошло, но король, не зная, будет ли ему еще позволено выступить перед представителями своего народа, произнес торжественную прощальную речь:

«Господа, вы пришли сюда, чтобы попрощаться со мной, и я полагаю, едва ли мы увидимся вновь; но да свершится воля Божья. Я благодарю Бога, что помирился с Ним, и без страха буду переносить все, что Ему будет угодно причинить мне. Господа, вы не можете не видеть в моих падении и гибели свои падение и гибель, и от них вы недалеки. Я молю Бога послать вам друзей лучше тех, которые я себе нашел. Я полностью проинформирован об осуществлении заговора против меня и моих людей, и ничто не причиняет мне такую боль, как ощущение страданий своих подданных и несчастий, нависших над моими тремя королевствами и навлеченных на них теми, кто под прикрытием радения о благе народа неистово преследует свои собственные цели и блюдет свои интересы».

Среди присутствовавших находился роялист сэр Джон Огландер – славный, эксцентричный, преданный старик, в доме которого король обедал приблизительно год назад единственный раз во время своего пребывания в плену на острове Уайт, когда получил разрешение сравнительно свободно поехать за границу. Ни один слушатель не остался равнодушным к словам короля, написал сэр Джон в своем дневнике; возможно, он преувеличил, но большинство присутствующих были тронуты его словами, а некоторые плакали.