Казнь короля Карла I. Жертва Великого мятежа: суд над монархом и его смерть. 1647–1649

Стояла пронизывающе холодная погода, добавлявшая физический дискомфорт к преобладающей атмосфере тревоги, озлобленности и страха. На Темзе лежал лед, и в сером сумраке пасмурной зимы ни у кого не хватало духа выступать против приготовлений, хотя писали и вещали об этом много. Пресвитерианское духовенство проповедовало со своих безопасных кафедр; протесты исходили от неграмотных печатных изданий, которые передавались из рук в руки. Уильям Принн и Грегори Клемент, двое неугомонных публицистов из числа исключенных членов парламента, умудрились распространить из места, где они скрывались, официальную на вид листовку, в которой заявили, что армия и все ее офицеры – мятежники, предатели, подрывающие законы свободы народа, и убийцы-иезуиты. Этот вопль: «Иезуит!», основанный на широко распространенном поверье, что иезуиты выступали за убийство короля в своих черных целях, вызывал сильное раздражение у преданных антипапистов-республиканцев, в адрес которых с этого момента стали постоянно сыпаться насмешки и издевки.

Тем временем сторонники левеллеров выбрали этот момент, чтобы подать в палату общин петицию о свободной прессе, жалуясь, что армия по приказу Ферфакса выслеживает тайные типографии, врывается в частные дома и берет горожан под стражу по закону военного времени. Палата общин вежливо поблагодарила честных граждан за их петицию и пообещала «быстро рассмотреть» ее, что в текущих обстоятельствах ровным счетом ничего не значило. Суд над королем должен был начаться через 24 часа, и о чем еще они могли думать? За рамки исхода этого «большого дела» они заглядывать не осмеливались.

В течение последней недели палата общин издала декларацию, осуждавшую осеннюю мирную политику и защищавшую их нынешнее поведение. Они утверждали, что король, несомненно, нарушил бы любой договор, заключенный в то время, когда был лишен свободы; поэтому вести с ним переговоры бесполезно и опасно, и об этом не следует и думать, «если только мы не будем отрицать благость нашего дела, которое Господь присудил нам делать путем милостивого благословения столь многих значимых побед; если только мы не начнем предавать наших друзей, которые вместе с нами… подвергали опасности свою жизнь и состояния; если только мы не начнем ценить одного этого человека – короля больше многих миллионов людей, которых представляем, и ставить его честь, безопасность и свободу выше чести, безопасности и свободы всей нации». Таково было высокое риторическое заключение во всем остальном тщательно аргументированного осуждения всех предыдущих попыток достичь урегулирования конфликта с королем. Но это было не обычное негативное и оборонительное заявление, исходившее от группы людей, которые вопреки всем прецедентам притязали на высшую власть в стране и собирались привлечь своего законного миропомазанного короля к суду за предательство. Не было изложено никаких дерзких теорий, никакой программы. Единственные ссылки на будущее содержались в заключительном предложении, которое указывало на судьбу короля только косвенно: «Мы полны решимости с Божьей помощью быстро установить мир в королевстве властью парламента более подходящим способом, чем можно ожидать от лучших из королей».

Таково накануне суда было последнее официальное заявление палаты общин.

VI

Все это время король находился в Виндзоре, проводя свои дни в размышлениях и молитвах, разнообразя их лишь прогулкой на террасе и ведя сдержанные разговоры с комендантом – полковником Гербертом Уичкотом, который постоянно находился при исполнении служебных обязанностей. Однажды король занял этого надоевшего ему сторожевого пса на большую часть дня, направив его на поиски алмазной печати, которая снова упала с его часов. В другой раз он проспал, и король, который просил разбудить его рано, пообещал подарить ему золотой будильник, заказав его у часовщика на Флит-стрит через графа Пембрука.

Погода стояла промозглая, и Герберт, будучи чувствительным к холоду, слишком близко к открытому огню у очага положил свой соломенный тюфяк, который глубокой ночью начал тлеть. Внезапно проснувшись, он в тревоге побежал в комнату, прилегающую к спальне короля, и его крики: «Пожар!» – подняли на ноги солдат охраны, стоявших за дверями. Но король их не впустил, а пламя быстро погасили.

В воскресенье король посетил часовню Святого Георгия и послушал проповедь гарнизонного капеллана. Солдаты вели себя уважительно; комендант замка был холодно-вежлив. Но сама часовня, которая до войны была оборудована согласно представлениям короля о высоком положении, красоте и ритуале, была разграблена дочиста. В обшарпанном и ободранном интерьере под роскошным готическим потолком солдаты-пуритане молились стоя и размеренно пели псалмы, в то время как король невозмутимо сидел. Он лишь выразил одно сильно негативное желание: отказался слушать проповедь Хью Питера.