Утром Фео пришлось долго приводить себя в порядок, чтобы выглядеть бодрым и свежим. Всю ночь он пытался понять, чего же на самом деле хочет. Единственное, что сотворил его воспалённый разум — это решение пойти к Ратибору. Что Фео и сделал, чувствуя, что нуждается в его наставлении, но более в наставлении Митчитрии. В её словах, в её голосе. Впервые за многие дни Фео вспомнил о ней, и вновь его душа загорелась. Тревоги сдвинулись, и судьбоносный выбор не терзал сердце. Лишь горько было от того, что злые слова отравили прекрасную весну и затмили любовь к Митчитрии.
Фео шел вдоль низких белокаменных домов и думал о том, как одинок в этом многолюдном городе. Нет здесь человека, способного выслушать запутавшегося мальчишку, которому вручили полную ответственность за свою жизнь. Фео желал встречи с Ратибором и Митчитрией. Только они отнеслись к нему по-доброму, а потом презрели жестокие нападки магикорцев. Быть может, стоит оставить Каталис? В столице люди мягче, приветливее. За думами Фео не заметил, как подошел к знакомой ограде.
Яблоки уже начинали поспевать. Одна из ветвей под тяжестью плодов свесилась прямо на дорогу, и теперь каждый мимо проходящий мог утолить голод ещё кислыми, но манящими яблоками. Фео ничего рвать не стал; совестно. Вдруг он приметил тех двоих, что некогда тащили его к дому Ратибора.
— Что снуешь здесь, магикорская сошка? На чужую жену опять пялиться вздумал?
Тени накрыли Фео, и он вздрогнул. Обидчики это заметили и расхохотались.
— Какой же робкий герой-любовник! Говорят, ты сынок Гиддеона? Где же отеческая стать? Или для «подвига» папки кишка тонка? — прохрипел один, как бы невзначай разминая кулаки.
— Да брось, — вступил второй, тряся косматой головой. — Он же найдёныш, безродный. Не грузится делами благодетеля.
— Не смейте так говорить о моём отце! — закричал Фео так, что собственный голос зазвенел у него в голове. — И обо мне!
Обидчики снова расхохотались.
— А то что, безродный? Пожрешь наши души?
— Я… — не успел Фео ответить, как кто-то за спиной пробасил:
— Хватит!
У ворот, скрестив руки на груди, стоял Ратибор.
— Фео, пойдём в дом.
— При всём уважении, капитан, — заговорил один из обидчиков, резко сменив тон на почти лебезящий, — мальчишка бросает тень на вас и вашу супругу. Пойдут слухи…
— Не пойдут, если вы их не разнесёте, — грозно парировал Ратибор. — Я уже услышал, как охотно вы пересказываете чьи-то бредни. В столице мне обещали под командование достойнейших людей, но, очевидно, не все соответствуют. Так начинайте прямо сейчас!
— Есть, капитан, — прошипели обидчики и, поклонившись, пошли прочь. До слуха Фео только донеслось чуть различимое: «Больной».
— Проходи, чего ждешь? — теперь Ратибор улыбался. — Я, честно, думал, что ты куда как раньше заявишься.
«Смеётся над моими чувствами к Митчитрии, — подумал Фео. — Те хоть меня всерьёз воспринимали». Но тут же отогнал ядовитую мысль. Он пришёл за помощью, и Ратибор ему уже помог.
— Митчитрия сейчас занята, но скоро выйдет. Будет рада тебя видеть, постоянно спрашивала о тебе.
Ратибору, видимо, происходящее казалось забавным, а Фео только скривился от душевной боли. «Зачем ты мучаешь меня? Я и твоё доверие боюсь обмануть», — а вслух произнёс:
— Хорошо…
Прислуга снова ушла, потому Ратибор принялся накрывать стол сам. Фео предложил помощь, на что получил ответ:
— Не нужно.Ты же гость.
Расставив фарфоровые тарелки и блюда, Ратибор отправился в погреб. Фео вновь остался один в тишине. Душа страстно желала обрести покой, но ощущение присутствия в божественной обители не возрождалось. Просто столовая; побогаче, чем в отцовском доме, и светлее. Мебели мало: помимо стола только ореховый посудный шкаф со стеклянными дверцами. Дорогой. Фео посмотрел на свое отражение в хрустале и вдруг понял, что за несколько месяцев похудел и осунулся ещё сильнее. Зелёная ряса висела мешком. Фео затянул пояс потуже, чтобы в глазах Митчитрии, когда она выйдет, не выглядеть бесформенным облаком.
Яблони норовили просунуть руки-ветви через окна и сюда. Мало им оказалось огромного сада. Фео вновь не решился сорвать яблоко. Счёл, что не имеет права обирать и без того щедрого хозяина. Хотя наливные бока манили.
— Бери, если хочешь.
Фео аж подскочил. Стул, на котором он сидел, с грохотом упал на пол. Митчитрия только улыбнулась. Бедный же Фео бросился поднимать стул, не сводя с неё глаз. Как он смел забыть её красоту, лучистый взгляд? Пусть Творец Неру проклянет его за это! А этот тонкий стан… Правда, теперь далеко не тонкий. Митчитрия двигалась медленно и аккуратно, и Фео быстро сообразил, в чём дело. Боль кольнула сердце.
— Я давно тебя не видела. Что-то случилось?
«Что мне сказать тебе? Я весь перед тобой, как открытая книга», — думал Фео. Отвечать так, конечно, не стал.
— Я нуждаюсь в вашей мудрости и чуткости, госпожа. И вашего супруга. Не сочтите за дерзость, — он покраснел и ощутил, что воздуха ему маловато.
— Разумеется, мы поможем, чем сможем, но для того давай говорить на равных, — она снова встала и начала расхаживать по столовой. Сидеть ей уже было тяжело.