Казнь Мира. Книга первая (СИ)

Сознание порождало подобие мыслей, но они гасли, не оформившись. Вместо сна приходило забытье, а с ним жуткие образы: сражённый копьём, лежит мёртвый Лу Тенгру, а над ним стоит чудовище со змеиной головой на длинной шее. Воет ветер и землю засыпает горячим пеплом. Всё вокруг сохнет и опадает прахом, и в пыль превращаются могучие замки. Вместо живого мира теперь пустыня, где нет ничего, кроме порождённых Скверной теней.

Память сама воссоздала облик Аймери, описанный в древних книгах. Спасённая душа перводемона тысячи лет сидела в Сердце Древа, залечивая свои раны, а затем вернулась на Землю. Избрала судьбу человека, чтобы скорее умереть, и вновь пройдя через Сердце, избавить себя от Скверны. А потом ещё и ещё, пока от Тьмы ничего не останется, и больше Живущий на Земле не сможет стать демоном. Пока бремя ещё тяжёлой, незрелой души должен нести Фео. Он не понимал, для чего ему знание о предыдущей жизни. Грехи перводемона мучили Фео, но страшнее прошлого стало настоящее. Он чувствовал, что сердце разорвалось, а душа залита кровью. По вине Фео погиб отец. Погиб Ратибор. Недоучка-магикорец оказался недостаточно силён и так и не научился магии жизни, чтобы спасти Лу Тенгру без жертв. Зато помог всем врагам. Какой молодец! Но хуже того, Фео предал друга и свой народ. Заперт, сломлен. Прав оказался император — такой воин неспособен победить.

«Я себя ненавижу… я себя ненавижу…» — бесконечно повторял Фео, глядя в потолок.

Взгляду не за что зацепиться. Ни сороконожки, ни иной букашки — только тёмно-серый камень в свете слабого белого кристалла.

Перед глазами проплыла картина, как Гиддеон ломает кости бунтовщику. Но тот угрожал. Отец бы не стал ранить беззащитного. А Ратибор?

Рядом с накрытой рогожей каменной лежанкой черствел хлеб. К воде Фео иногда прикасался — жажду выносить не мог. Бывало, пытался сдвинуть кандалы и смочить натертые запястья, но бесполезно. Они, казалось, только сильнее сжимались, грозя обескровить кисти. Фео не сильно расстраивался из-за этого, даже иногда радовался своим оковам. Телесная боль ослабляла душевную. Она же напоминала Фео, что жизнь ещё не закончилась.

Скрипнула решетка. Ослабший от долгих душных дней Фео не повернул голову на звук. Даже глаза не открыл. Разум принял и скрип, и странные, неестественно гулкие и тяжёлые шаги за болезненную иллюзию.

— Встань! Его светлость будет говорить с тобой! — гаркнул кто-то, но и на приказ Фео не ответил. Лишь когда ткнули древком копья, он приподнялся.

Перед ним стоял дракон в длинном тёмно-синем одеянии, расшитом серебряными узорами. Серебряный же шнурок перетягивал широкий атласный пояс. Волосы держала традиционная заколка-столб, обвитая несколькими нитями цветных металлов. Неизвестный гость снял с пальца перстень с квадратной печатью и бросил его. Тут же появился табурет, на который дракон и сел. Коротким взмахом руки он велел страже удалиться. Когда решетка захлопнулась, неизвестный заговорил:

— Я князь Люрайя Сого, временный правитель империи Ливнер.

С немым вопросом Фео уставился на него, а тот продолжил:

— Состояние Его алмазного Величества ещё тяжёлое, однако скоро он сможет управлять государством. Пока на его месте я.

— А Шакилар? — вырвалось у Фео, и князь Сого печально посмотрел на него.

— Принц Нэйджу арестован за покушение на отца. Ему грозит казнь, так же, как тебе и Лу Тенгру, но из-за участия принца вас будет судить особый Трибунал, который очень сложно собрать.

— Мы не покушались на жизнь императора. Он вызвал меня на поединок. Я ведь могу доказать. Дайте мне Осколок.

Фео слышал, как ослаб его голос, как тихо и бесчувственно звучат важные слова. В голове билось только «Лу Тенгру жив!», что помогало держаться и не упасть на жёсткую лежанку, забывшись вновь.

Сого только покачал головой.

— Я верю, но Его алмазное Величество едва не погиб из-за вас. Вы все трое в этом участвовали, даже принц Нэйджу, хотя он хотел только защитить тебя. Оспаривать нечего.

Внутри Фео всё жгло от боли и несправедливости. Хотелось кричать, бить стены, пока те не рухнут и не раскрошатся, но получилось лишь сказать:

— Ваша светлость, если власть теперь ваша — отпустите принца и Лу Тенгру.

Фео помолчал, собираясь силами, затем продолжил:

— На жизнь императора покушался только я. Я должен был нанести ему рану и нанёс чужими руками.

Ещё перерыв. Речь давалась всё тяжелее и тяжелее, а слова приходилось тщательно подбирать.

— И не начинайте войну. Оборотней заставили сдвинуть Океан Штормов.

Уже скорбного взгляда оказалось достаточно, чтобы ожидать отказ, но князь Сого всё же сказал:

— Совет уже созван. Я лично не могу остановить подготовку к войне своим приказом. Это право есть только у императора. Как и право пощадить вас.

— С нами погибнет весь мир, ваша светлость. Вы не пытаетесь его спасти.

Закончив, Фео понял, что больше говорить не сможет. Смыслы всего происходящего ускользали от него, распадались на яркие, но малосвязанные между собой части. От каждой сквозило смертью, роком. Собственная дерзость не задела никаких чувств. Страха не осталось. Кошмар уже сбылся.