Казнь Мира. Книга третья (СИ)

— Конечно, я бы хотел, чтобы она наслаждалась каждым днём без всяких забот. У неё не было детства. Увы, нам ещё предстоит выживать, и она единственная, кто поможет отверженным.

— Может, останетесь? Вы нужны народу, нужны своей семье, особенно… — Фео смолк, пожалев, что заговорил об этом.

— Верховный шаман и без меня есть прекрасный. Давно ей следовало занять это место. Я полностью с тобой согласен, что нужен семье, именно поэтому иду её защищать. Однако… и мне, и Нее нелегко сейчас. Не только из-за утраты. То, что случилось между нами, так просто не забудется. Нам предстоит всё выстроить заново, и я не знаю, будет ли наше желание взаимным. И я, и Нея успели в этом путешествии по-настоящему полюбить. Чему ты так удивляешься? Сердца у нас не каменные, и даже безответность мало что меняет. Однажды наступит смирение, но у меня, думаю, быстрее, чем у Неи.

Фео, не придумав, что ответить, только кивнул и отправился побродить, надеясь остудить голову. Он приметил Намунею неподалёку, но направился в другую сторону. Тянуло к воде, будто она могла смыть все печали.

Ирчинай сидел поодаль у ручья, глядя в прозрачный, почти хрустальный поток. Склонившись над ним, Фео увидел мелких серебристых рыбок.

— Это не моё племя, — предвосхитив вопрос, произнёс Ирчинай. — Просто рыбки. Что до рыб… они наблюдали за тобой и всем боем. Я видел разломы льда и чувствовал, как странно густел воздух над морем. Любопытство всегда вытягивало нас. В этот раз многие выберут сушу. Потолкуют друг с другом, взвесят. Но придут. Настоящий свет только здесь можно найти.

— Вы так уверены? Мне кажется, они не простят гибели Чаши.

— Прощение… это лишь слово. Каждый в него вкладывает свои смыслы. По разумению многих я не мог спасти заточённых, как и Руми не могла помочь тебе. Это ведь не было прощением.

— А чем было?

— Состраданием. Без него нет освобождения. Через сострадание дойдя до принятия, рыбы вернутся на землю.

Уже за полночь в чум заглянула Фатияра, и Фео поинтересовался у неё, где Шакилар.

— Он и все драконы у вулкана. Там будет храм в память о всех павших, — грустно ответила она.

— А ты почему не с ним? Вы теперь почти женаты, — влез Лу Тенгру.

Фео с недоумением уставился на обоих.

— Я нужнее здесь, живым. Мы с Нэйджу так решили.

— Тебе стоит привыкать к обществу драконов и будущим императорским обязанностям. Тем более, твой свёкр погиб, ты должна быть там.

Только Фео хотел вставить слово, Фатияра ответила:

— Лу Тенгру, я не хочу сейчас об этом говорить.

— Какой свёкр погиб? Император? Он был здесь?

— Был, — Лу Тенгру отвёл взгляд. — Его убил Эллариссэ.

Фео опустил голову. Он не питал тёплых чувств к императору, особенно после их битвы в подземелье, но сопереживал Шакилару. Теперь и принц потерял отца от рук Аватара.

— Я отправлюсь с Нэйджу на его родину, — продолжила Фатияра, — он теперь император и должен заявить о своей власти. Затем мы вместе со всем войском присоединимся к вам в Домэне.

— Мы возвращаемся… в Домэн?

Всю ночь, несмотря на дикую слабость, Фео не спал: думал о встрече с Эдельвейс. Сколько всего он хотел ей рассказать, как сильно поблагодарить за подарок, спасший его не раз и не два; признаться, наконец, в том, что она заставляет его жить, не будь её — он бы сгнил в котле.

«Ты озаряла мой путь со дня нашей встречи», — думал он, глядя на тёплый кристалл.

Фео знал, что уже не встретится с Намунеей, не сможет её видеть. Чувство, совсем иное, нежели к Митчитрии, беспокоило его, но между госпожой-осётром и человеческой женщиной было много общего. Фео искренне желал обеим счастья и ясно понимал, что оно почти недостижимо, горе всегда будет омрачать их жизни. Как птицы с оборванными крыльями, Митчитрия и Намунея привыкнут к новому бытию, но не взлетят. Фео всё отдал бы, чтобы вернуть Ратибора и Миро, но любая цена была слишком мала. Осколок тихо трещал, соглашаясь.

Ещё некоторое время Фео размышлял над словами Ирчиная о рыбах. Конечно, они могут вернуться. Было бы прекрасно, если бы Намунея возглавила их, но… это больше походило на грезу. Фео прекрасно помнил рыбий гнев. Даже бунт против магикорцев Каталиса уже не казался страшным, хотя для Фео лично был куда болезненнее; но тогда он представлял собой вчерашнего, пусть и великовозрастного выпускника, никчёмыша, от которого ничего не ждали. Уже в хрустальном саду он обрёл вес, но ещё недостаточный. Ошибка в Ливнере едва не уничтожила государство, и Фео не простил себя за это. Тащил грузом всё время поверх бремени прошлой жизни. Сверху легла гибель Гилтиана, но освобождение из котла и спасение чуть сгладили неуверенность Фео, позволили ощутить силу. Только и эта сила — иллюзия. Фео не сумел того, что задумал, не помирил воду и землю, и разрушение проклятия — не его заслуга, и неважно, что говорит Ирчинай.

«Какой из меня царь людей? Какой Аватар?»