— Для начала не рассказ, а несколько бестактный вопрос, — Сырцов потрогал себя за нос в раздумье, как бы выразиться помягче. — Допустим, у тебя, как профессионала, задание на ходу: из мчащейся на скорости автомашины уничтожить из автомата идущего по тротуару человека. Когда бы ты произвел очередь: до встречи с ним или проскочив его и слегка тормознув, в угол, в спину?
— Машина? — деловито поинтересовался допивший вторую банку и сделавший паузу в приеме пива Алексей.
— А какое это имеет значение?
— В принципе — никакого. Только у хорошего джипа переднее стекло открывается — тогда совсем удобно. Но в любом случае очередь следует производить до встречи с объектом. В такой ситуации стрелку можно основательно подготовиться и хорошо прицелиться. Если же объект оказывается у стрелка за спиной, необходима перемена позиции, новый поиск цели. И, естественно, возможность промаха вырастает до недопустимого фифти-фифти.
— Ясненько, — кощунственно констатировал Сырцов. — Вопрос второй, не потому, что не знаю, а потому, что хочу твоего подтверждения. Как падает человек, прошитый автоматной очередью?
Полковник, держа в руке третью банку, размышлял, открывать ее или не открывать. Тем не менее ответил четко и безапелляционно:
— От одиночного выстрела все может быть: объект может осесть, упасть на бок, закинуться на спину, даже рухнуть вперед. При автоматной очереди варианты исключаются: объект от многократных пулевых толчков падает по направлению выстрелов. Если в грудь, то на спину, если в спину, то грудью.
— Совсем все ясно, — сказал Сырцов и закрыл ладонями лицо.
— Ты что? — обеспокоился Алексей.
— Картину в памяти восстанавливаю, — непонятно объяснил Сырцов и положил ладони на журнальный столик. Алексей открыл третью, но сразу пить не стал. От недоумения недовольно спросил:
— Ну и как? Восстановил?
— Восстановил, Леша! Мне показали американское кино.
— Понятнее можешь? — попросил Алексей и присосался к банке.
— Меня хотели окончательно и бесповоротно убедить в том, что агент Махова Цыпа разоблачен преступными элементами и уничтожен за сотрудничество с милицией. Для этого им было необходимо, чтобы я в натуре увидел его простреленную грудь, для этого им было необходимо выкрикнуть бессмысленную фразу «Ты мразь, Кок!» вместо «раз, два, три», чтобы на «Коке», как на счете «три!», Цыпа синхронно с очередью привел в действие устройство, имитирующее кровавые раны на груди.
— Как допер?
— Три дня мучила эта дурацкая фраза: «Ты мразь, Кок». Тем более что оказалось: он не Кок вовсе, а Цыпа.
Призадумались оба. Вдруг полковник резко спросил:
— Но ведь информация, переданная тебе Цыпой, была абсолютно достоверной. Как это понимать, Жора?
— Не знаю. Вот поэтому буду держать горячий след.
Помолчали. Полковник с сожалением спрятал початую упаковку в тумбочку, присел на тахту рядом с Сырцовым, обнял его за плечи и соболезнующе задал риторический вопрос:
— Зачем тебе все это, Жора?
— А тебе?
— Я служу. Мне за это жалованье платят.
— Дай-ка баночку, — вдруг решился Сырцов.
— А раньше попросить не мог, пока я не упрятал? — ворчал Алексей, вытаскивая упаковку из ящика. Вынул банку для Сырцова и после недолгого раздумья для себя. Расковыряли, отхлебнули по малости.
— Однажды я Деду задал такой же вопрос. Зачем, мол, вам это, Александр Иванович. И он мне байку рассказал. Была у него собачка, помесь эрдельтерьера с дворняжкой, и, как все домашние собаки, очень похожая характером на своего хозяина. Веселая, доброжелательная, простодушная.
— Это Смирнов-то доброжелательный и простодушный? — несказанно удивился Алексей.
— И веселый, — добавил Сырцов. — Дальше слушать собираешься?
— Пардон, — извинился Алексей за допущенную по отношению к Смирнову бестактность.
— Так вот. Со всеми людьми была эта собачка мила и приветлива, но не терпела каких-либо аномалий. Однажды она впала в неистовство от того, что парочка на бульваре вместо того, чтобы устроиться на свободной скамейке, уселась на траву. Как его собачка, Дед терпеть не может непорядка. Непорядка, порождающего мерзость и зверство. Во всей этой истории какой-то непорядок, Леша.
— А, значит, мерзость и зверство, — закончил за Сырцова фразу полковник. — И что будешь делать дальше?
— Держать горячий след.
— Догадываешься, куда он идет?
— В кино, — непонятно ответил Сырцов.
15
Надежда на то, что художественная натура кинорежиссера Романа Казаряна не позволяла ему просыпаться ранее одиннадцати, целиком и полностью оправдалась.
— Вас слушают, — прокашлявшись, объявил хмурый баритон в телефонной трубке.
Известный кинодеятель Роман Суренович Казарян, в своей ранней молодости по окончании юрфака служивший в МУРе, был лучшим другом Деда и покровительственно приятельствовал с Сырцовым.
— Роман Суренович, это я! — от удачи легкомысленно обрадовался Сырцов.
— Сырцов, что ли? — узнал голос Казарян.
— Он самый! — продолжая ликовать, подтвердил Сырцов.
— Жора, у тебя совесть есть? — с придыхательными интонациями знаменитой артистки Татьяны Дорониной страдальчески вопросил Казарян.
— Нету!
— А жалость? Жалость к старому больному человеку?