Казнь за разглашение

— Как минимум три, — хмыкнула Анна Владимировна. — После педагогического она закончила медицинский и ГИТИС. Но в театре никогда не играла.

— Почему?

— Это вы у неё спросите. — Анна Владимировна покачала головой. — Ох уж эта Абдурахманова! Вечно у неё какие-то фантазии, какие-то идеи, какие-то грандиозные планы, какие-то жертвы во имя спасения человечества. Я не знаю!

— Какая Абдурахманова? — удивился Берестов.

— Ну первая фамилия Климентьевой.

— До замужества? — догадался Берестов.

— Да нет, не до замужества. В том-то и дело, что замужем она никогда не была. Просто в одно прекрасное время она взяла и сменила имя, фамилию и отчество.

— Зачем? — поднял брови Берестов.

— Вот и я её спрашивала: «Зачем»? А она: «По советским законам, имею право выбрать любую фамилию, имя с отчеством и национальность!» Но это ещё цветочки. Потом она изменила и свою внешность. Сделала пластическую операцию и стала второй Дорониной. Я её едва узнала, когда потом встретила. Так получается, что жизнь нас почему-то всегда сталкивает. Кстати, у меня есть фотография нашего курса, я сейчас её вам покажу. Интересно, узнаете вы нынешнюю Зинаиду Петровну или нет?

Анна Владимировна порылась в шкафу и извлекла оттуда старенький потертый альбом.

— Вот смотрите, где тут она? — засмеялась Анна Владимировна, раскрывая альбом на середине.

Берестов долго вглядывался в студентов-шестидесятников, уверенно и умно глядящих на своих потомков, но не обнаружил и близко похожей на Зинаиду Петровну.

— Вот она! — ткнула пальцем Анна Владимировна.

С фотографии на Леонида смотрела черненькая востроглазая татарочка.

— Чудеса! — прошептал он изумленно.

— Вот и я говорю, чудеса! — вторила Анна Владимировна. — Чудеса, чудеса! А потом она переехала в этот дом. Я вам говорила, что нас всегда сталкивает судьба. Если бы она сама ко мне не подошла, я бы её не узнала. Во-первых, она категорически запретила называть себя старым именем Венерой. А новым — только по имени-отчеству. Так, мол, требуется Родине. А потом вдруг стала пить. Да так сильно, что я думала — все! Ей кранты! Причем как напьется, так начинает: «Я боец невидимого фронта. Нужно пробуждать нацию! Скоро я стану символом нации!» И все в том же духе. Но потом, слава богу, её вылечили. Ну а как сын её погиб, думала все, дурь у неё прошла. Оказывается, нет! Теперь она дурит иначе!

— Как же? — улыбнулся Берестов.

— Инопланетяне! На днях я прочла целую полосу про инопланетян в её квартире. С фотографиями.

— Вам не показалось странным, что она живет в одной квартире, а инопланетяне появляются в другой! И тоже в ее!

— А ведь точно! — всплеснула руками Анна Владимировна. — В статье написано про однокомнатную квартиру. Так у неё две квартиры и обе на Большой Дорогомиловской?

— И обе на двенадцатом этаже!

— Вот уж действительно непредсказуемая женщина, — засмеялась Анна Владимировна.

Берестов направился к выходу. Однако на пороге замялся:

— И вот ещё что, Анна Владимировна. В той газете, в которой вы читали про инопланетян, не показалось ли вам знакомым ещё одно лицо?

— Да вроде бы нет! — пожала плечами хозяйка.

Берестов достал из сумки газету и открыл московскую страницу новостей, которую вела Лилечка. Над рубрикой было её улыбающееся лицо.

Анна Петровна, сдвинув брови, долго всматривалась и вдруг расплылась в широкой улыбке.

— Да это же Лилия, бывшая невеста покойного.

25

Час спустя Берестов снова был в редакции. Лилечка ещё не пришла, а Авекян, между прочим, был уже на месте. Его долговязый водитель Андрей заливал что-то девчонкам в компьютерном цехе. «Интересно, а он сможет попасть в вену иглой?» — усмехнулся Берестов и прошел мимо. Потом он разберется и с ним, и с Авекяном, но сначала поговорит с Лилечкой.

Журналист сел за компьютер и принялся писать статью. Если он обещал детективную историю «Версии», значит, газета её получит. И не позднее, чем сегодня вечером. А завтра утром его статья уже может разлететься по Москве. Там ребята работают оперативно.

С первой же строки Берестов провалился в работу, начисто забыв обо всем. Он написал о Климентьевой, шесть лет добивающейся возбуждения уголовного дела по факту убийства сына, о письмах в районную, в городскую и, наконец, — в Генеральную прокуратуры, о письмах в милицию, в Мосгордуму. В деталях описал он работу оперативной группы со слов понятых, в первую очередь заострив внимание на том, что оперативники дважды переписали протокол, внезапно переменив версию кончины Климентьева после того, как начальник собрал их на кухне. Он написал о том, как труп три дня томился в морге рядом с горячей батареей. В красках расписал и свою личную встречу с патологоанатомом Мелеховым. Не забыл он также упомянуть о том, что материалы этого де ла быстро были уничтожены, а от работников архива он и по сей день не добился сведений о том, сколько же по закону должны храниться материалы.