Казна императора

– Хлопаки! Напшуд! Прендзе, холера ясна, прендзе!..[11]

Явно приняв его за старшего офицера, командир эскадрона улыбнулся, приложил два пальца к конфедератке, и уланы, послушно перейдя с рыси на полевой галоп, поскакали дальше в общем направлении на Цеханув.

– Вы и польский знаете? – вытирая разом вспотевший лоб, спросил совсем было спрятавшийся под баранку корнет.

– Знаю, – кивнул Тешевич. – У отца имение на Волыни. Я часто бывал там в детстве, вот и выучился…

– И молчали?

– А кто бы тогда нас на польский фронт пустил?

– Это точно, – согласился корнет и вдруг выругался. – Что делать будем?

– А черт его знает, – пожал плечами Тешевич.

– Может, сдаться стоило? – Корнет посмотрел на Тешевича. – Тем, что ехали…

– А на что мы им? – сердито фыркнул поручик. – Порубали бы, как тех на шоссе, и вся недолга.

– Это да, к солдатам лучше не попадать, – корнет сосредоточенно закрутил руль. – И все же, куда?..

– Давай на Цеханув! – махнул Тешевич. – А там видно будет.

Но до Цеханува они не доехали. В небольшом местечке, названия которого Тешевич не знал, их «Руссо-Балт» заглох. Корнет бросился ковыряться в моторе, а поручик, так и не сняв плаща и конфедератки, с нетерпением ждал результата. Именно поэтому они не заметили, как из ближайшего двора появились легионеры.

Видимо, фуражка Тешевича поначалу сбила их с толку, потому что едва плащ, чуть державшийся на плече поручика, скользнул на землю, как шедший первым капрал яростно крикнул:

– Ту ест болшевик!.. Ренцы до гуры, пся крев![12]

Настороженно приглядываясь к стоящим с поднятыми руками корнету и Тешевичу, легионеры обшарили машину, и один из них нашел завалившуюся где-то в кузове полевую сумку. Заглянув в нее, капрал немедленно ткнул Тешевича прикладом и куда-то повел, сразу отделив корнета от поручика и зачем-то волоча с собой французский плащ, свалившийся с Тешевича.

Поляки привели поручика в довольно приличный дом и примерно полчаса продержали в пустой комнате.

Тешевич уже успел несколько освоиться со своим положением пленного, когда в комнату пулей влетел молоденький офицерик, явно вчерашний гимназист, и прямо с порога взвизгнул:

– Отвечать, комиссарская морда! Где хозяин полевой сумки?

– Не знаю… – Поручик пожал плечами и отвернулся – после всего пережитого этот петушащийся мальчик показался ему просто смешным.

– Цо? – взвился офицерик. – Я сказал, отвечать! Иначе расстрел! Немедленно!

– Извольте, – Тешевич демонстративно заложил руки за спину. – Сами расстреляете или кому прикажете?

Не ожидавший такого афронта офицерик замер, не зная, как среагировать, и тут дверь растворилась, в комнату вошел уже пожилой, грузный офицер и недовольно спросил:

– Что тут у вас?

– Вот, пан майор, – захлебываясь пояснил офицерик. – Пленный не говорит, а на нем наша форма и у нас есть право расстрелять его…

– Право? – майор поднял одну бровь и тут же торопливо кивнул. – Да, да, но только фуражка еще не вся форма и вообще… Пан хорунжий может быть свободен, я сам все закончу…

Офицерик радостно вытянулся, кинул два пальца к конфедератке и поспешно выскочил вон. Майор подождал, пока дверь за ним закрылась, и только после этого, тяжело опустившись на стул, представился:

– Сверчевский, в прошлом штабс-капитан русской службы.

– Тешевич Александр, – эхом отозвался поручик, – в настоящий момент комроты красных.

– Я знаю, – майор долгим, внимательным взглядом посмотрел на Тешевича. – Мне ваш напарник все рассказал, и претензий у меня к вам нет. Больше того, как я понял, вы почти поляк и уже давно решили перейти на нашу сторону.

– Это не совсем так, – Тешевич покачал головой. – Может, такое где-то и предполагалось, но разговоров на эту тему мы не вели из опасения.

– Понимаю… Но ваша сдача в плен на второй день боевого соприкосновения остается фактом, не так ли?

– Это случайность. Все могло быть иначе.

– Конечно, что именно так, случайность…

– Нет, я не то хотел сказать, – Тешевич на какую-то секунду запнулся. – Не знаю, как вы это воспримете, но я не могу разделить Россию и Польшу. Все понимаю, но не могу. Переход или сдача в плен – это для меня не так просто и потом… Потом, то полное безразличие, то внезапный страх… Откуда, почему, я не знаю…

Неожиданно для себя Тешевич истерически всхлипнул, и майор весьма дружески потрепал его по колену:

– Ну не надо, не надо… Похоже, вам здорово досталось. Но теперь все позади. Мы отправим вас в лагерь, а там, поверьте мне, вас долго держать не будут.

* * *

Харбинский «Яръ» чем-то неуловимо напоминал Москву. Наверно, все русские рестораны, «с цыганами», были похожи друг на друга, а может, Шурке это просто казалось оттого, что местная Антипасовская водка уже слегка ударила в голову. В любом случае, обстановка вокруг была сугубо русской, и певица, то ли настоящая цыганка, то ли просто чернявая, в сопровождении оркестра с каким-то щемящим надрывом выводила.

В лунном сияньи снег серебрится,
Вдоль, по дороге, троечка мчится…