Казна Кальвадоса (СИ)

         Дело близилось к полуночи. Степанов забрался на верхнюю полку двухъярусной кровати и попытался уснуть. Не получалось. Нервы бесновались. Сердце стучало, как поршни в сдохшем двигателе. Мучили запахи. Сосед справа жевал булку с колбасой. Степанов же не ел сутки. Он давился слюной. За  задней стеной возились поросята, впереди  порхали куры. Протяжно ревел бык. Хостес помещался на ферме. Ночью ближний студент ощупал карманы Степанова. Не найдя ничего ценного, он  мирно улёгся спать, подложив под голову рюкзак.

         На рассвете выстроилась очередь в ванную. Степанов с изумлением обнаружил в очереди множество девушек. Комната хостеса была унисексированная.

         Появился валлиец. В качестве оплаты за ночлег он потребовал подоить коров, выгрести навоз и собрать яйца. Студенты повиновались, за исключением тех, кто успел сделать ноги. После того, как бык впечатал Степанову копытом в грудь,  тот отшвырнул совок и продемонстрировал резвость нехарактерную для его возраста.

         В Санкт-Морице  на живописных склонах Восточных Альп раскинулись виллы миллиардеров. Используя смесь языков и жесты, Степанов разыскал дом Кальвадоса. У него уже не было бутылки с кальвадосом помогавшей при объяснении. Её свистнули в хостесе.

         Кальвадос выходил из особняка с лыжами через плечо. Степанов не мог не узнать его.

- Боже мой, как вы похожи на своего брата! - вырвалось у Степанова.

- Все люди похожи, - меланхолически отвечал брат Кальвадоса. – У всех есть глаза, рот, нос, уши. Все едят, пьют, занимаются любовью и в конце умирают.

- Я прибыл к вам по весьма важному делу.

- Несомненно. Мой брат- важная персона. Люди от него всегда прибывают по вопросу жизни и смерти… Вы монголоид? – неожиданно спросил Кальвадос, вглядываясь в скулы Степанова.

- Я – русский, из Москвы.

- Видите, я угадал…Не хочу менять своих планов. Представляете, как кататься на лыжах?

- Немного.

- Макс, лыжи!- приказал Кальвадос сопровождавшему его человеку.- Для начинающих? Мидл? Карвинг?

- Карвинг, -  храбро и обречённо сказал Степанов.

         Когда Степанов и Кальвадос поднялись на гору, уверенности Степанов поубавилось. Встречались раненые лыжники, кто-то подволакивал ногу, у кого-то был сильно расшиблен лоб. Кабина канатной дороги тоже внушала опасение. Она немыслимо дрожала, раскачивалась, как при пляске Витта. Вибрация и режущий звук перескакивания с кольца на кольцо у опор не лучшим образом воздействовали на психику Степанова. Он вспоминал страшные случаи, представлял, что будет, если трос оборвётся.

         Наверху гулял ветер. Пурга мела в лицо. Кальвадос предложил Степанову зайти на станцию, подобрать ботинки. Степанов надел ботинки, и они показались ему «испанскими сапогами». Сначала ботинки не надевались, мешал подъём. Но когда они наделись! Стопу жало с боков, сверху и даже снизу. Ботинки малы, воскликнул Степанов. Служащий проверил носок и сказал, ботинки  впору. Степанов дальше не сопротивлялся. Волю его сломали. Он не мог ходить в  лыжных ботинках, он с трудом делал шаг, чтобы не упасть. Он неуверенно стоял. А ему мало что стоять или ходить, ему предстояло в этих  кошмарных ботинках кататься с гор. Чтобы скрыть боль, Степанов улыбался.

         Всё же ему страстно желалось отдалить миг катания. Степанов уведомил Кальвадоса, что хочет в туалет. Кальвадос снисходительно позволил.

         В туалете Степанов сел , но встать уже не смог . Мешали ботинки. Степанов делал отчаянные попытки подняться. Хватался за унитаз, силясь выжать себя на руках. Искал опору в гладких стенах. Идиотический кафель! Хотя бы один выступ. Обессиленный Степанов на секунду затих. В соседних кабинках слышались громкие шорохи и сдержанные ругательства. Там тоже пытались сесть, а потом встать. Степанов вспомнил Родину, перед глазами его веял национальный флаг. В ушах звучал гимн. С грохотом он встал. Грохот издала упавшая на пол крышка унитаза.

         Топоча тяжёлыми десятифунтовыми ботинками, Степанов двинулся к выходу. Он видел свет в конце тоннеля. Кальвадос ждал его мурлыкая тирольскую мелодию. В отличие от отстраненного аутичного брата, по крайне мере Степанов знал его таким, второй Кальвадос, представлялся человеком весёлым до беспечности.

- Здесь шестьдесят восемь трасс, - сказал Кальвадос. – Я предпочитаю одну миленькую красную, переходящую в чёрную.

- Пойдёмте, - покорно согласился Степанов.

         Степанов надел лыжу. Другая лыжа, при попытке надеть её, ускользнула далеко. Степанов запрыгал на левой ноге, покачнулся, схватился за скамейку, чтобы не упасть. Кальвадос остановил и спокойно подал лыжу. Он вежливо не замечал неловкости Степанова. Кальвадос дышал полной грудью, очищая лёгкие. Он окидывал взглядом окрестности, наслаждаясь великолепными альпийскими видами.  Воевавший с лыжами и палками Степанов не мог разделить восторгов Кальвадоса.