Казначей общака

– И еще одно. Я не могу раскрывать всех своих козырей, но на кон поставлено очень много, так что от всех лишних связей ты должен освободиться. Первым в этом списке значится Резаный. Его нужно убрать немедленно. Он засвечен и слишком много знает.

– Чем же он тебе помешал?

– А ты, я вижу, жалостливый, – в голосе Печорского появились ноты сожаления. – Возможно, это не так уж и плохо, но иногда очень мешает делу. А ты бы у него поинтересовался, каким это образом он оказался в квартире твоей крали. Что, не знал? Вот так-то! Ты не переживай особенно, так уж устроена эта поганая жизнь. Кто-то нас предает, кого-то мы сдаем, так что все честно.

Костыль не мог объяснить себе, почему он боится этого человека. В Аркаше Печорском все было обыкновенно: физиономия, жесты, речь, неизменно присутствовала даже доброжелательная улыбка, в которой он, казалось, хотел растворить своего собеседника. И единственное, что его отличало от других, так это взгляд. Во время разговора Печорский умел смотреть не мигая, словно гипнотизировал своего оппонента, при этом цвет глаз изменялся от светло-серого до густо-зеленого. В этом превращении было нечто колдовское, доставшееся ему от далеких предков. Он называл себя язычником, очевидно, так оно и было в действительности. Во всяком случае, Аркаша Печорский не колол на груди маковки куполов и не носил креста. А в тех краях, где он проживал до первого заключения, полно было язычников, и, как многие тысячелетия тому назад, люди там поклонялись солнцу.

Но Аркаша Печорский предпочитал ночь.

Он прекрасно знал о своей способности воздействовать на людей и, беседуя с кем-либо, в глубине души наслаждался своим могуществом. Немногие, глядя в его изменившиеся глаза, могли ответить ему отказом. Собеседники, впервые заметившие за Аркашей такую особенность, буквально замирали от суеверного ужаса.

Сейчас радужки его глаз казались особенно яркими. Костыль подумал о том, что так в ночи полыхают волчьи глаза. И страх, леденящий, жуткий, тонкой струйкой проник под черепную коробку, заставив его отвести взгляд.

– Хорошо.

– Я знал, что мне не придется тебя долго уговаривать, – поднялся Аркаша. – Номер моего мобильного прежний, если будет что-то непредвиденное, дашь знать. – Обернувшись у порога, добавил: – И поменяй ты свои замки, ни к черту не годятся!

Громко хлопнула входная дверь. Аркаша Печорский ушел, оставив после себя терпкий запах одеколона. Фомичев остался в одиночестве. Ничто не говорило о недавнем присутствии дьявола с зелеными глазами.

Глава 19 БАБЫ, ВОДКА И КАБАК

Отыскать Резаного оказалось несложно. Круг его интересов был весьма неширок: водка, бабы и кабак, где можно оттянуться и нажраться от пуза. Так сказать, обыкновенный набор запросов бывшего арестанта, дорвавшегося до воли. Поиски облегчала еще одна черта Резаного – преданность привычкам. Он не изменял полюбившимся местам и предпочитал рестораны, в которых он бывал прежде и с которыми у него были связаны приятные воспоминания. А следовательно, не нужно было рыскать по модным злачным заведениям, где преобладали в основном фраера с толстыми кошельками да золотая молодежь, вкусившая сладость родительских денежек. Надо ограничиться тремя, максимум пятью ресторанами средней руки, где официанты не столь избалованы чаевыми и не станут морщить нос, если таковые окажутся небольшими. В таких кабаках и за десятку оркестр отыграет «Мурку», а солист не посчитает зазорным принять от завсегдатая рюмку с водкой.

Любил такие заведения Резаный. Что поделаешь! Поразмыслив, Костыль решил направиться в район Текстильщиков. Здесь располагался небольшой приятный ресторанчик, затерявшийся среди жилого массива, Резаный предпочитал его всем остальным. Сюда его тянула ностальгическая память по тем временам, когда он был беспечен и до неприличия молод. Последний раз в чалку он угодил именно из этого кабака, не поделив дивчину с одним из постоянных посетителей. Лучшего аргумента, чем нож, для Резаного не существовало, и во время горячего диалога он наделал в сопернике дырок куда больше, чем бывает в куске голландского сыра.

Как говорится, преступник любит возвращаться к местам былой славы.

Резаного Костыль заметил сразу, едва вошел в ресторан. Тот сидел у самого оркестра с темноволосой молодой и не в меру развязной девицей, которая громко и вульгарно хохотала над каждой его репликой, как если бы повстречала самого великого острослова. Но все его шуточки не поднимались выше женских ног, и диалог он предпочитал самый что ни на есть откровенный и безо всякого умственного насилия. Завидев красивую бабенку, он без обиняков сообщал ей о своем желании, и часто случалось, что находил понимание.