Печорского Герасим знал по свердловской пересылке, их там судьба свела в одной хазе. По каким-то причинам администрация не спешила отправлять его на этап, и он крепко засел в аквариуме. Даже успел обзавестись личным барахлишком, что так ценно для каждого бродяги. Объединившись с несколькими блатными, он безжалостно обирал мужиков, которые вытаращенными глазами смотрели на эти жесткие порядки. Тех, кто покрепче, обыгрывали в карты, в чем Аркаша Печорский был абсолютный мастер.
Святой, недавно только коронованный и впервые попавший на свердловскую пересылку, в лице Печорского встретил сильного, не знающего пощады врага. Святой не однажды слышал от законников со стажем, что первый год им приходилось отстаивать свой титул кулаками. Случалось, что иные не выдерживали. Не каждому корона бывает впору. И тогда за неудачником крепко, как плевок, закрепляется обидное прозвище – «прошляк».
Герасим спокойно перешагнул порог камеры. Поздоровался и, услышав вялое приветствие, негромко, но со значением произнес:
– Я за вора.
На него посмотрели с интересом, как бы оценивая, а действительно ли он соответствует высокому титулу. Самому последнему урке известно, что коронованный даже вышагивает не так, как остальные заключенные. Но тонкое, даже аристократичное лицо Герасима, видно, впечатления не произвело. По мнению подавляющего большинства, на веках законного непременно должно быть вытатуировано «не буди», а на гладко выбритом черепе обязана красоваться наколка в виде паука, плетущего паутину, да и плечи не помешало бы иметь пошире.
Святой усмехнулся, подумав о том, что многие зэки пытаются рассмотреть у него во рту золотые коронки. Но зубы у Герасима были на редкость крепкими, такими не то что сахар грызть, а колючую проволоку перекусывать можно.
– И что с того, – недружелюбно отозвался тощий, словно жердь, парень лет двадцати восьми. – Как твое погоняло?
Жердяй, как назвал его про себя Святой, по-хозяйски раскинулся на нижних нарах, заложив руки за голову, и с едким прищуром наблюдал за новичком, казалось, нерешительно застывшим у порога камеры.
– Святой.
– Ишь ты, – губы говорившего скривились в презрительной улыбке, – что-то мы о таком святоше не слыхали.
Раздались сдержанные смешки, пока еще робкие. Зэки все еще присматривались, но чувствовалось, что если события так будут развиваться и дальше, то они с удовольствием примут сторону Жердяя.
Многие, вытянув шеи, с интересом ожидали продолжения. Похоже, что длинный умел устраивать спектакли.
Все ждали реакции Герасима, но его лицо оставалось непроницаемым, как будто разворачивающееся действо не имело к нему никакого отношения. Он понял, что тюремная почта немного подвела и весть о его прибытии на пересылку придет с опозданием. Обычно тюрьма встречает вора с почетом и, кроме обязательного грева, предоставляет ему в хате лучшее место. Сейчас же придется самому позаботиться о себе.
– Вот как? Придется тогда напомнить.
Герасим сделал несколько шагов, заставив расступиться стоящих на его пути узников, и вплотную приблизился к Жердяю. Обнаженный по пояс, тот выглядел невероятно худым, только руки, жилистые, со вздувшимися венами, источали немалую силу. Неожиданно нога Жердяя чуть приподнялась. Герасим легко увернулся, а Жердяй, подкинув свое тело, пнул ногой пространство, где еще секунду назад находилась голова Святого. Герасим опередил длинного всего лишь на миг и, выбросив ладонь вперед, ткнул двумя пальцами ему в горло. Тот, закашлявшись, свернулся в комок. Ухватив Жердяя за загривок, Святой со всего размаху опустил его лицом на металлическую подпорку. Кровь брызнула на стоявших рядом зэков, и те разом отпрянули, освобождая место для драки. Стиснув зубы, Святой молотил ослабевшее тело и с правой, и с левой руки, а когда Жердяй, потеряв сознание, скатился на пол, посмотрел на свои разбитые руки и жестко потребовал:
– Полотенце!
Кто-то из близстоящих протянул ему полотенце, и он вытер с пальцев кровь. Вернув испачканное полотенце, он сдержанно поблагодарил и, встретив угодливое выражение лица, отвернулся.
На нарах около окна сидел дядька лет пятидесяти. Судя по наколкам, из блатных. Самое подходящее место, где должен располагаться вор. Встретившись с ним взглядом, Святой без особого нажима потребовал:
– Тебе бы на другое место перейти. Раненый я, – показал он разбитые костяшки.
Неожиданно дядька широко заулыбался, показав полный ряд золотых зубов.
– Ну что я, без понятия, что ли? – и, свернув постель, отошел к соседним нарам…
Избитым зэком, как потом выяснилось, был не кто иной, как Аркаша Печорский.
Так что у Печорского было немало причин, чтобы недолюбливать Святого. Странно было видеть его сейчас среди законных, которые не принимали Аркашу в свою среду из-за многих грешков, что он успел накопить на чалках.