Казнить нельзя помиловать

Карамазов оказался в затруднительном положении: к кому обращаться в разговоре? Он сразу определил, что отец по натуре молчун, с такими людьми очень трудно разговаривать. А мать? Сможет ли она в таком состоянии говорить связно, отвечать на вопросы? Но Родиону Федоровичу даже не пришлось начинать, она, отхлебнув какого-то лекарства и утерев тщательно лицо, принялась рассказывать сама, то и дело прерываясь для слез и причитаний. Следователь слушал молча.

Куприковы поженились, когда Раиса Фадеевна уже ждала ребенка, ходила на пятом месяце. Не то чтобы Валентин Иванович отлынивал жениться раньше, просто они и без загсовской бумажки любили друг друга. К тому же, негде было жить семьей: он ютился в общежитии, она - в родительской хатенке на топчанчике за ситцевой занавеской. Теперь же решили зарегистрироваться и снимать пока комнату. Будущему наследнику они припасли все необходимое и даже дефицитную коляску, хотя это считается плохой приметой...

И подвела опрометчиво купленная импортная коляска - примета оправдалась. Мальчик родился мертвым. Валентин Иванович в отчаянии изрубил проклятую коляску на мелкие кусочки и выбросил на помойку.

Через полтора года они ждали со страхом своего нового первенца. Страх оказался так велик, что оправдался. Роды проходили тяжело, задерживались, и врач схватился за скальпель. Кесарево сечение спасло только мать - ребенок, опять мальчик, помучился двое суток на неприветливом этом свете и не решился жить...

Пять лет лечилась Раиса Фадеевна, ездила на курорты и в санатории, ходила по врачам и знахарям. Ее ответственно предупредили: вы можете стать матерью, но только опять через кесарево, и шансы - пятьдесят на пятьдесят... У ребенка? У матери! Она решилась...

Юля появилась на свет белый хиленькой, скучной, тоскующей. Только мать, выхаживающая свое единственное и последнее дитя, способна на то, что совершила Раиса Фадеевна. А сколько перенес отец - можно только догадываться. Выходили, подняли на ноги, и уж какая девочка получилась - на радость друзьям, на зависть недругам. И главное, вот все говорят, что-де единственный ребенок в семье всегда избалован. Да глупости это! Вот Юленька, так ведь послушнее и ласковей ребенка поискать надо было. Да и когда выросла - "мамочка!", "папочка!". С ней, с матерью, она всем на свете делилась, даже самые потаенные свои мысли и чувства, все тайны вьшёптывала. В любви вот ей, ясоньке, не везло...

Карамазов слушал и слушал улыбчивый и горестный рассказ матери, спина от долгого сиденья на жестком скрипучем стуле занемела. Наконец он деликатно кашлянул в кулак и спросил:

- Значит, дочь вам и об отношениях с Фирсовым рассказывала?

- Не было отношений, - вдруг буркнул угрюмо отец и опять, подергивая правый ус нервными пальцами, замкнулся, уставился в одну точку. Только теперь Карамазов понял, что хозяин дома тяжело похмелен.

- В том-то и дело, что нет, - всхлипнула мать. - Видела я, ох видела, как теряется она, ясонька моя, в его присутствии, покраснеет вся, глаза опустит - что за оказия, думаю, с чего бы это? А оно вон что оказывается... Всё бы, всё бы она мне рассказала, да не успела... Недавно, видно, всё у них началось, ох недавно... Тут же мальчик вроде у нее появился, учатся они вместе, вот фотографию ей подарил...

У Раисы Фадеевны на постели под рукой лежал альбом, она, должно быть, только что перебирала фотографии дочери. Следователь цепко вгляделся в снимок ушастого светленького паренька с кроличьими кроткими глазами и без труда узнал его - это он взахлеб рыдал вчера над гробом девушки. Интересно!

Родион Федорович попросил это фото и один из снимков Юлии, клятвенно пообещав вернуть их со временем. Потом незаметно глянул на большие настенные часы: ого, уже обед пролетел, а надо еще выяснить самое главное.

- Эта, как ее? Раиса Фадеевна, расскажите мне о последнем дне вашей дочери.

- О каком последнем-то? - спросила мазь и снова беззвучно заплакала. Я ж ее, ясоньку мою единственную, живою видела в последний раз третьего июля, третьего июля...

- Как так? - не понял Карамазов.

- Да третьего-то июля она вдруг раз-раз и в Москву решила мчаться. Она и раньше ездила гостить к Клавдии, сестре моей родной. Но нынче и не собиралась вроде - хотела покупаться, позагорать на Студенце, а в августе ей в пионерлагерь надо ехать вожатой. Надо было... А тут раз-раз - я, мама, к тете Клаве. Хорошо, выходной у меня случился, целый день мы вместе пробыли... Знала бы - нагляделась бы на нее, ясоньку, ох нагляделась.

В Москве всё нормально, Клавдия хорошо встретила, приютила. Юля-то мне часто звонила, я даже ей выговаривала - разоришь, дескать, родственников. А она смеется в ответ: не разорю, говорит, из автомата названиваю. Я и сама им звонила.