Казнить нельзя помиловать

Поскольку стэндап ушел из моей жизни, мне требовался новый стимулятор. Я обожал куда-то ходить с Ризмой и мальчишками. Кроме того, теперь, когда дети не требовали такого интенсивного техобслуживания и могли время от времени оставаться с бабушкой и дедушкой, у нас случилось мини-возвращение к активной светской жизни. Сходить время от времени на рейв, рэп или стендап (в роли зрителя, а не начинающего комика) – все это было вполне осуществимо. Я продолжал тренироваться в зале с религиозным пылом. К этому времени мне уже давно перевалило за 40, хотя я и пытался это скрыть при помощи модных стрижек. На остроту ума я не жаловался, а вот тело начало бунтовать. Летом 2019 года я сильно подвернул лодыжку, и пришлось лечиться несколько месяцев, а вскоре после этого у меня случилась тяжелая грыжа межпозвоночного диска в шее из-за силовых упражнений, поскольку я поднимал недопустимо большой для меня вес (очередное доказательство моей наивности: мне вечно кажется, что сделать что-то проще, чем на самом деле). Вдобавок у меня регулярно случались омерзительные обострения подагры. Во время острых приступов я всегда принимаю колхицин, но подключать аллопуринол для профилактики, который прописал мне лечащий врач, мне сначала не хотелось. У меня было ощущение, что, если я соглашусь принимать лекарства каждый день пожизненно, это будет словно капитуляция – да, понимаю, как это нелогично, ведь сам я назначаю больным лекарства и настоятельно советую мириться со своими диагнозами. Просто сам себе я все еще казался молодым. А большому пальцу на правой ноге было наплевать на мои проблемы с отрицанием старения, и примерно раз в два месяца он устраивал мне настоящую пытку на неделю-другую. Случалось, что я едва мог ходить, но и тогда мне было стыдно отпрашиваться по болезни со своей работы в суде по заданиям Национальной службы здравоохранения. С моей точки зрения, если брать больничный из-за подагры, скоро дела мои начнут хромать на обе ноги – и в прямом, и в переносном смысле. Вот я и ковылял в суд, стараясь идти медленно, чтобы скрыть, что припадаю на ногу. В периоды, когда мне нельзя было заниматься в зале из-за подагры, настроение у меня падало ниже плинтуса, и я чувствовал, что все у меня застаивается. После девятого или десятого приступа я сдался и стал принимать таблетки. Тише, пальчик, тише.

Семейные заботы, светская жизнь, упражнения, временами хромота – всего этого было мало, мне нужно было какое-то занятие для себя лично. Я уже понял, что живу особенно полной жизнью, когда либо чем-то одержим, либо к чему-то стремлюсь. Мой блог на сайте Huffington Post с годами начал приносить кое-какую работу в СМИ, но это было несколько нерегулярно. Я появился в двух-трех эпизодах Murder, Mystery and my Family – это дневная телепрограмма на канале BBC One, где расследуются разные печально знаменитые старые дела об убийствах с точки зрения двух знаменитых барристеров и с применением современных правовых рамок. Я высказывал мнение о психическом здоровье преступников и рассказывал, были бы к ним применимы сегодня те линии защиты со ссылкой на психическую болезнь, которых тогда не существовало, и наоборот. Я разбирал дело Уолтера Смита, который в октябре 1937 года застрелил на борту баржи Альберта Бейкера, своего якобы лучшего друга (с такими никакие враги не нужны). Смита повесили в тюрьме Норвич. На суде он пытался сослаться на mania a potu (буквально «безумие из-за зелья») – теперь такого диагноза, позволяющего избежать ответственности, не существует. Однако для mania a potu характерно крайне беспорядочное, импульсивное и необъяснимое поведение, что, на мой взгляд, никак не вяжется с холодными продуманными действиями Смита: он трижды выстрелил в Бейкера из однозарядного пистолета, то есть ему дважды пришлось перезаряжать оружие, и удрал с его деньгами. Кроме того, я читал закадровый текст в одном документальном фильме о Бродмурской больнице на пятом канале и проводил психологическую аутопсию нескольких ее весьма знаменитых покойных пациентов, в том числе Чарльза Бронсона и Ронни Крэя.