Казнить нельзя помиловать

У меня есть одна черта, которая позволяет мне добиться больших успехов в своей области: я умею отделять преступника от преступления. Неважно, что человек совершил – убил родственника, изувечил незнакомца или даже изнасиловал ребенка. Каким бы ужасным ни было его преступление, я считаю, что оно никак не связано с тем, в какой психиатрической помощи человек нуждается. Мало того что я не понимаю, откуда у меня взялся такой талант (если эмоциональную отстраненность можно считать талантом), я даже не знал, что он у меня есть, пока другие не сказали. Моя жена была просто огорошена тем, что я мог совершенно хладнокровно уплетать кукурузные хлопья, когда мы с ней смотрели, как Гора выдавливает большими пальцами глаза Красному Змею (это я про «Игру Престолов», кстати). Моих друзей тревожит, что я могу вести себя словно доктор Спок и здраво и бесстрастно рассуждать о пациентке, которую только что обследовал, хотя это мать, утопившая своего ребенка. Мне потребовалось увидеть несколько перекошенных от изумления лиц окружающих, чтобы заподозрить, что я… скажем, внутренне несколько отличаюсь от них. Я сам понимаю, какой за этим стоит парадокс, поскольку иногда такие черты становятся основой для диагнозов, которые я ставлю своим подсудимым. Черствость и безразличие – признаки антисоциального расстройства личности. Неумение чувствовать чужую боль – один из симптомов психопатии. Некоторая недостаточность эмпатии характерна при расстройствах аутистического спектра. Я не утверждаю, что я – антисоциальный психопат с РАС, но, скажем так, кое-какие характерные черты у меня, пожалуй, есть.

Такая эмоциональная инертность помогает мне сохранять объективность при обследованиях и хладнокровие в тех редких случаях, когда мне угрожают. Сами подсудимые никогда не вызывали у меня физического страха, но был один случай, когда обследование заставило меня основательнее задуматься, насколько мне способны навредить и сам обиженный пациент, и даже его отец.

Ближе к концу 2019 года, пасмурным зимним днем в среду я ехал на встречу с мистером Ральфом Рейли в офисе его солиситора. Уже темнело, когда солиситор позвонил мне сообщить, что клиенты приехали на час раньше, и предупредить, что они «те еще фрукты». Мне это показалось несколько странным.

– Не беспокойтесь, у меня богатый опыт работы со сложными подсудимыми, – ответил я.

– Вот и хорошо. Он вам понадобится. – Солиситор хохотнул.

– Кстати, – поспешил я уточнить, – а почему вы говорите во множественном числе?

Он дал отбой.

Вообще-то мне стоило услышать тревожные звоночки, еще когда я утром изучал материалы дела. Ральфу было едва за 40 – мой ровесник, – но он был холостяк и жил с отцом. Его мать, как сообщалось, покончила с собой, когда ему было года два. За три года до нашей встречи он лечился от какого-то заболевания носовой полости (что-то с носовой перегородкой и спиралевидными носовыми ходами), и в итоге у него возникли сложности с дыханием. Он был недоволен результатами лечения и, исчерпав возможности обычной процедуры подачи жалоб в национальную службу здравоохранения, развернул целую кампанию против врачей и персонала больницы. Он писал медикам личные письма с выражением своего недовольства и обвинениями в халатности. Затем он во время встреч и приемов начал тайком снимать врачей, а потом использовал эти фотографии для рассылок и памфлетов, где призывал к расправе над врачами, которые, по его мнению, изувечили его. Эти листовки он распространял в ближайших окрестностях, в том числе раскладывал по почтовым ящикам на улицах, где была расположена больница, а еще – где жили врачи. Ральф причинил немало беспокойства, испортил много реноме и заставил жертв бояться за свою безопасность, доказав, что струйный принтер вполне можно приравнять к штыку. Он даже создал сайт и блог и основал «Британскую партию радуги» – политическую организацию, которая, согласно службе уголовного преследования, не была должным образом зарегистрирована и, следовательно, не существовала. Кроме того, он не обзавелся визитками, как у меня, что, с моей точки зрения, доказывало, что он затеял все это не всерьез.

К тому времени, когда меня попросили обследовать Ральфа, он уже был обвинен в двух случаях намеренного причинения беспокойства без насилия и в двух случаях рассылки писем с угрозами. Его приговорили к общественным работам и выдали запретительный ордер, а также взыскали с него возмещение судебных издержек, однако он не согласился с решением суда и подал апелляцию. Следующее слушание отложили из-за странных заявлений Ральфа в зале суда. Это заставило усомниться в его психическом здоровье, и тогда-то меня и попросили провести обследование. Думаю, судья, которая вела дело, судья Уитакер, весьма проницательно рассудила, что преступления Ральфа не настолько тяжелы, чтобы сажать его в тюрьму, но, вероятно, он настолько психически неуравновешен, что нужно положить его в больницу.