Казус Белли

– Зачем? – это был не праздный вопрос, ему действительно хотелось бы знать.

"Москали" переглянулись. Было очевидно, что честный ответ они не дадут. Однако и уклончивый ответ тоже мог дать пищу для размышлений. Именно такой ответ и последовал из уст Вячеслава Евгеньевича.

– Разве вам, Сева, не хочется чтобы ваша Родина, Россия, стала экономически мощной державой? – спросил он.

Вопрос был провокационным, и ему сразу захотелось вытянуться в струнку и громогласно заявить: "Хочу, всемерно хочу!". Этого он, разумеется, не произнес и правильнее всего было бы промолчать, но у него непроизвольно вырвалось:

– Экономически?

– В основном экономически – последовал уклончивый и, в то-же время, предельно ясный ответ.

– И что, без меня никак? – этот вопрос был, наверное, лишним.

– Не то чтобы совсем уж никак, но лучше с тобой.

Переход на "ты" ничего хорошего не обещал, так оно и оказалось. После недолгой паузы последовало:

– Поверь мне, так будет лучше для всех: и для нас, и для тебя и, не в последнюю очередь, для твоих друзей.

– Украинское гражданство дело ненадежное – неожиданно став серьезным, добавил Леня – То-ли дело российское. Тем более, что ты будешь жить в своем родном городе.

Все это слишком было похоже на завуалированные угрозы. Он не испытывал особого пиетета к Независимой Украине, да и желто-синие цвета вызывали нездоровые ассоциации времен Гражданской. И все же, эта страна его приютила, дала работу, жилье и гражданство. В тоже время, ни к новой России, которая даже не ассоциировалась у него с Советским Союзом, ни к городу своей юности он не испытывал ни малейшего влечения. Обо всем этом следовало подумать и именно так он и сказал двоим в "лексусе".

– Ну что же, Сева, подумай – в голосе Вячеслава Евгеньевича, неожиданно мягком, слышалось великое сомнение.

– Только думать слишком долго не советуем – водитель Леня тоже окончательно вышел из роли и теперь его голос звучал зловеще.

Машина начала снова вертеться на развязке, въехала в город и вскоре заскользила по широкому проспекту. За окном замелькали параллелепипеды советских пятиэтажек, к безликому облику которых он так и не смог привыкнуть, стекляшки магазинов и светофоры. До самого его дома ни он, ни хозяева "лексуса" не издали ни звука. Только когда машина затормозила у его дома, Вячеслав Евгеньевич протянул прямоугольник визитной карточки:

– Позвони по этому телефону, когда надумаешь. Жду твоего звонка завтра до 4-х пополудни.

Сказано это было совершенно тусклым, можно сказать никаким, тоном, но Всеволоду снова почудилась угроза.

Всю бессонную ночь и весь последующий день он думал. Он думал трясясь в вагоне метро, думал, разбирая очередной древний мотор чуть ли не времен своей молодости, думал жуя сэндвич с ветчиной за обедом. И только ближе к вечеру осознал, что думать, в сущности, не о чем. Все было предельно простым и предельно мерзким одновременно. Он оказался хранителем мощного и опасного секрета и рано или поздно до него доберутся. Не те, так эти.

Теперь ему надо было выбирать между Россией и Украиной, между Сциллой и Харибдой, между шилом и мылом. Но то ни другое не грело. Позвонить, что-ли, Таразову? Тут он сообразил, что у него не записан телефон Виктора и совсем было собрался выяснить это у Тошки, как его внимание привлекла мигающая иконка на телефоне. Ему не повезло родиться в век мобильной связи и смартфонов, подобно Тошке, как и не довелось войти в нее постепенно, подобно людям старшего поколения, органично сменивших тяжелый эбонитовый аппарат на карманный коммуникатор. Поэтому, наверное, он не обратил внимания на призывный писк аппарата и пропустил звуковое сообщение. Теперь же он слушал голос Виктора и у него внезапно стало холодно в груди и мелкой дрожью затряслись пальцы руки, прижимающей аппарат к правому уху.

– А-a-a – тянул Таразов на одной ноте.

Этот не то крик, не то вой длился бесконечные несколько секунд и сменился словами:

– Сева! Сева! Севка! Что же ты, блядь, наделал! – в голосе Таразова явственно слышалась паника – С ними же так нельзя! За что ты меня так? Сева! За что?!

Голос в телефоне еще продолжал говорить жалкие и бессмысленные слова, а зуммер уже сообщал о входящем звонке. Это был Тошка.

– Сева, Сева! – кричал он тем-же таразовским голосом – Папу убили! Папку моего! Что мне делать? Что мне делать, Севка?