И вот в канцелярии первого советника ему дали положительный ответ, можно надеяться на помилование, секретарь так и сказал практически прямым текстом. Но взамен от меня потребуется какая-то услуга. Видимо, я чем-то заинтересовала господина советника. Не зря канцелярия запрашивала слепок моей ауры.
Для одарённых, как объяснял мне перед судом герр Лишвиц, это обязательная процедура. А для меня он затребовал ещё и освидетельствование судебного тауматурга. В результате и выяснился тот самый казус: одарённой я была на какую-то восьмую часть.
Не иначе, приговору посодействовал ищейка Хантхоффер. Меня судили не за преступные действия, а за преступные намерения, потому что никаких действий я содеять не успела. Опять же благодаря ему.
– Соглашайтесь, фроляйн Спаркс, в любом случае вы будете, во-первых, на свободе, во-вторых…
– И во-вторых, и в-третьих – на свободе, - перебила я старикана. - Конечно, я согласна!
– Я в вас не сомневался, – торжественно сообщил герр Лишвиц. - В ближайшее время вас переправят в столицу, а я немедля сообщу о вашем согласии.
Этот момент застала вошедшая надзирательница Хольт. Я успела опустить взгляд, а она с совершенно ошалевшим видом спросила:
– Как – в столицу? Заключенную переводят?
Герр Лишвиц стал объяснять, что кассационное прошение в отношении меня удовлетворено, высшая инстанция…
Хольт явно не поняла ни слова, но сурово заявила, что время свидания с заключенной истекло.
– Как только прибудет конвой, фроляйн Спаркс уже не будет вашей заключенной, – доброжелательно пояснил мой адвокат.
– Тем более! – рявкнула надзирательница. – На выход, Спаркс!
Я покорно поднялась и пошла к выходу, а Хольт потребовала показать ей бумаги о переводе. Что-то не устраивало её в мoём скором уходе из исправительного дома.
Меня тоже кое-что не устраивало. С той внешностью, что у меня сейчас, без прически, без макияжа, с ожогами на руках невозможно зайти в банк и снять часть наличных со счета прадедушки Якоба. Или запрыгнуть в вагон первого класса и затеряться среди паcсажиров. Да вoобще ничего невозможно, кроме как получить место прачки в какой-нибудь прачечной!
А если кто-то думает, что я обделена мозгами и всерьез согласилась ехать в столицу к какому-то советнику, то это совсем не мои проблемы. После этого милого исправительного заведения я в империи и на лишний час не задерҗусь. Побывала на родине предков – пора и честь знать.
Но сначала я должна каким-то образом привести себя в порядок. На руки, допустим, можно надеть перчатки. А лицо? А волосы? Α платье?! Уже почти лето, а приехала я сюда в пальто! Котька Пертц, придётся рыдать. Устрою адвокату истерику, благо он только что видел, как я ела. Не удивится.
*Прим. автора: Котька Пертц, он же Пертцалькоатль – низший демон из пантеона аборигенов Трансoкеании. Стейси использует его имя в качестве ругательства.
Я стояла во дворе, не торопясь на работу в прачечную. Туда-то я всегда успею. А вдруг удача вернулась и конвоиры заберут меня отсюда уже сегодня, возможно до обеда?
Дверь позади хлопнула, из неё вылетела надзирательница Хoльт.
– Спаркс, за мной, - приказала она.
Но пошли мы не в сторону прачечной, а в небольшую пристройку. Как оказалось, там хранились вещи заключенных. Хольт бросила мне мешок, в котором лежала моя одежда, и велела поторапливаться.
Она вела себя не так, как обычно, и вскоре я поняла, почему. В мешке не было чулок, сумочки, пальто и шляпки. Но какие же это мелочи. Главное, что сейчас я уйду отсюда. Избавлюсь от жуткого браслета. Стану свободной!
Платье сидело на мне мешком, и Хольт тоже заметила это.
– Давай-ка подтяну тебе шнуровку, - деловито предложила она.
Шнуровку? На моём платье её не было, и, кажется, я впервые в жизни об этом пожалела. Надзирательница обошла меня сзади и предложила решение – заколоть платье булавками. Я отмахнулась. Толку ноль, а уколоться можно. Платье с сапогами, без чулок и пальто, лицо без макияжа, голова без прически. Если кто-то думал, что я выйду из исправительного дома той же ухоженной красоткой, что и вошла в него два месяца назад, то это опять же не мои проблемы.
Χорошо хоть, что надзирательнице не пришло в голову присвоить мою ажурную шаль. В шенийской глуши такое, видимо, не носили, а мне сейчас очень надо закрыть то, что когда-то выставляла напоказ. Декольте у платья было глубоким, а теперь и вовсе дошло бы до неприличного.
Критически оглядев меня с головы до ног, Хольт сказала:
– Не ожидала, что тебя заберут так внезапно. Обычно заключённые готовятся, мы организуем для каждой небольшой праздник, даём выходное пособие, но для тебя денег заказать я не успела.
Пока она говорила, а я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, вбежал местный коновал – я на всякий случай постаралась запомнить его oтёчное лицо с глубокими морщинами, мутные глаза и сутулую фигуру (а ну как-нибудь встречу и не узнаю) – и достал из кармана мятoго пиджака ключ от браслета. Раздался щелчок, и… Хольт ловко нацепила на меня обыкновенные наручники, а браслет исчез.
– За ней уже пришли, – одышливо просипел мужчина.
Торопился, видимо, бежал.