Идеальное место для строительства мастером каретником его водных затей — широких и ёмких грузовых плоскодонок. Что полностью и подтверждала разросшаяся там за последние полгода небольшая деревенька с немногочисленным пока ещё населением из судостроительных рабочих, обитавших в просторных избах за невысоким заплотом из брёвен. И стоящие на краю воды длинные, высокие амбары опытного лодейного производства, растянувшиеся редкой цепью по всему пологому берегу залива, дополняли индустриальную картину бурно развивающегося судостроительного производства.
Вход же в залив охранял ещё один небольшой острожек с единственным оставшимся ещё у них многострельным станковым арбалетом на поворотной станине и торчащей, словно заноза на открытом всем ветрам пустынном мысу залива ажурной сигнальной башенкой с шатровым навесом, высоко возвышающейся над низкими стенами острожка.
— А чего в таком мелководье расположились, словно места получше не нашли? — без всякой задней мысли полюбопытствовал Сидор. — Рядом же глубоководный залив есть, где ещё амазонки что-то подобное своё пытались создать.
— Денег запросили, — неохотно сознался мастер. — Много.
За свой сухой материал на складах, за кособокие свои, оставляемые новым владельцам убогие избы, за пирсы, за сухой док, на который без слёз не взглянешь. Да за что только не запросили, — раздражённо проворчал он. — Словно всё у них там из чистого золота сделано.
Потому и не дал я своего согласия. Ещё потом вставишь эту сумму мне в мой персональный долг, что, мол, не экономлю казённые средства. Растрачиваю, когда всё можно создать самим, даром, но по соседству. А оно мне надо?
— Угу, — угукнул неопределённо Сидор. — Правильно мыслите, товарищ. Не понравилось бы, вставил. Тут ты прав. Видел я их смету. Пусть за такие деньги сами же у себя и покупают.
— Да и не больно-то теперь они торопятся верфи свои продать. Вспышка первого ажиотажа прошла, когда они ещё собирались домой, и теперь, как я слышал, они резко передумали. Собираются наладить там собственное производство больших грузовых лодий для плавания по озёрам и боевых ушкуев.
— Где бы только разрешения им от нас получить на все их желания, да леса бы им сухого взять на все их великие прожекты, — с усмешкой уточнил он. — А нету лесу — нету и лодий. Затерроризировали уже Беллу со своими требованиями. Дай им то, дай им сё. Да досок сухих дай, да гвоздей, канатов, парусины… и всё по самым низким ценам…
Чёрт, — чертыхнулся он в полголоса. — Сухого, выдержанного леса полно, а распилить негде. Лесопилку нашу нам до сих пор так и не вернули, а новую построить всё руки не доходят. А когда вернут, и то, что вернут, мне уже и самому не надо, — тихо проворчал он, сердито отвернувшись в сторону. — Угробили, сволочи, станки, а чинить даже не собираются. Значит, со дня на день следует ждать согласия на возврат. Глядишь, ещё и пожар на прощанье устроят.
— Уроды, — тихо, сквозь зубы выругался он.
— Что? — повернулся к нему невнимательно слушавший его мастер. — Ты что-то сказал?
— Нет, ничего, — резко мотнул Сидор головой. — Забудь. Тебя это не касается.
— Итак! Где твои лодьи?
— Вот! — на манер Ильича, мастер протянул руку вперёд.
— Блин! — Сидор длинно и замысловато выругался.
И на этот раз мастер превзошёл самого себя. Такого уродца из его рук ещё ни разу не выходило.
Лодьи, это было единственное, что у мастера пока что не получалось. Никак! Всё, что создавалось в стенах его мастерской, иначе, чем уродцами и назвать было нельзя.
Правда, за то время, что прошло с его появлением на литейном, и организации, там по соседству его персонального фанерного цеха, он сумел таки добиться от своей фанеры требуемой прочности и долговечности при контакте с влагой. Но это было единственное его серьёзное достижение за последние полгода. Единственное, чего он добился. В остальном же был полный швах.
Да и насчёт долговечности были большие вопросы. Реального опыта то эксплуатации фанеры в воде практически не было. А те три месяца, что опытные образцы пролежали под водой, и ничего с ними якобы не случилось, ещё ни о чём не говорили. Корабли то эксплуатируются десятками лет, а не парой, другой тёплых летних месяцев.
Лодьи у него как с самого начала не пошли, так и не получались до сих пор.
Как у мастера великолепно получались изделия для суши, те же фургоны, броневики, так же у него безобразно выглядело всё связанное с водой.
Ну, сухопутный он был человек, сухопутный, всю жизнь проведший вдалеке от любой, даже относительно большой воды. Что уж тут говорить.
Если мастер каретник раньше что и видел, то лишь неширокий, пересыхающий к концу лета узкий ручеёк в степи, который и воробей то мог в половодье за три скока перескочить.