Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния

На улице Иван сказал:

— Можно пойти в подвал, если кого-нибудь тянет выпить. У реставратора наверняка есть и спирт, и пиво.

— Меня тянет, — спохватился слесарь. Сусанин обнял его и полез целоваться:

— Бутылки, друг ситный, а меня к тебе всей душой тянет. Мы с тобой оба выпали из круга, которым очертили нашу жизнь. Пойдем в подвал, пойдем в подполье, к черту на рога пойдем, только вместе.

— А меня возьмете? — спросила подошедшая Чертоватая.

— Возьмем, — решил Сусанин. — Мы всех берем.

— А вы куда идете? — спросила Любка.

— А кто куда, — ответил Сусанин. — Иван идет в армию, Бутылки — в ЛТП, ван дер Югин — в Домсовет за тюфяком, а мы с Семеновым — в дремучий лес.

— А с кем пойти мне? — спросила Чертоватая. Адам развел руками:

— Все дороги хороши…

Иван поймал правую руку Сусанина, пожал и ушел.

Оставшиеся спустились в подвал и в траурной тишине выпили спирта. Каждый хоронил самого себя, только Любка вдруг решила, что у нее сегодня день рождения, и стала резвиться, прыгать, обниматься со всеми, убаюкивать на руках ван дер Югина, пытавшегося вылить спирт в умывальник и спасти друзей от алкоголизма. Потом завалилась на груду книг, раскинув руки, задрыгала ногами, как в кабаке, завизжала, захохотала, поперхнулась и сказала:

— Адам, меня ждет повышение, потому что товарищ Примеров оказался тайным педерастом!

— Поздравляю, — сказал Сусанин.

— А тебя что ждет? — спросила Любка.

— Не знаю, я — не пророк и не начальник, чтобы предвидеть и планировать, — сказал Адам. — Наверное, я не вовремя родился…

— Все так о себе думают, — сказал реставратор.

— Но почему ты не сопротивляешься, черт тебя дери? — спросила Чертоватая. — Тебе правда наплевать, что с тобой будет, или ты что-то задумал, но молчишь до поры до времени?

— Что я мог задумать? Моя фантазия тут бессильна.

— Нельзя тебе сейчас отмалчиваться: на тебя полгорода смотрит. Борись до победы или сдайся на милость победителя — третьего нет, — сказала Чертоватая.

— Из дилеммы: поступить так или эдак всегда можно найти еще один выход — умыть руки, — сказал Сусанин. — Не хочу я ни с кем воевать и ни под кого подстраиваться. Я с удовольствием уехал бы отсюда, но я не знаю на Земле страны, где мне было бы хорошо. Я обречен…

— Давай, я устрою тебя на свое нынешнее место, — предложила Любка.

— Устрой лучше реставратора, — сказал Сусанин…

— Кто он мне? — спросила Любка.

— А я кто? — спросил Сусанин.

— Тебя я люблю, Адам, — сказала Любка. — Не бойся, тебя не посадят. Хоть весь склад разворуй — я спасу!

— Нет. Я уйду в дремучий лес с Семеновым и, усевшись на столетнем пне, задумаюсь, что делать дальше. Я попал в тупик — и теперь должен построить Вавилонскую башню, чтобы с ее крыши узреть выход из лабиринта.

— Снасяла достань мне тюфяк, а потом иди на все сетыле столоны, — вспомнил прикорнувший было на книжной полке И.

— Для нормального развития любого организма, любого существа необходимо, чтобы составляющие его клетки постоянно делились. Вот в чем штука! А я попал в ситуацию, где процесс деления не только заторможен — он всегда в какой-то степени заторможен, — но запрещен, законсервирован, упрятан в морозильную камеру. И я затеял глупость: решил разморозить людей, вывести их из летаргии на словах. Ну, разве это не ходьба по лабиринту?

— Все так думают, — сказала Любка. — Для этого и слова придумали.

— Как раз люди-то верили мне, но моей веры им хватало на пару дней, не больше. А потом все шло по-старому, как у алкоголика, который каждый понедельник бросал пить и клялся жене, и каждую среду напивался… Нет! Человек упрям, его не переубедишь. Остается только ждать, когда он сам созреет, и тогда подсказать или поправить.

— А что ты хотел сделать, Адам? — спросила Любка.

— Я хотел, чтобы все люди научились фантазировать.

— Это я уже семь лет от тебя слышу. Больше ты ничего не хотел?