Кей Дач. Трилогия

— Да! Да, Алексей! Просто невезение. И оно тебя любит. Ты посмотри на себя… двадцать лет прожил в дыре, на планете, где и пяти тысяч населения не наберется. Занимаешься черт знает чем! Бродишь по лесам в надежде, что кто-то из аборигенов подарит тебе кусочек своих фекалий…

— Жемчуг — не фекалии!

— Допустим. Хоть почечные камни. Какая разница? И уж если начистоту… никакой ценности в нем нет. Украшение, случайно вошедшее в моду. Вот пройдет окончательно спрос на жемчуг — и на вашей планете поставят жирный крест. А знаешь, как это может случиться? Напишет модный репортер статью о том, что оранжевый жемчуг добывают из кишок уродливых туземцев, а цена ему — литр воды. И все! Богатые бабки поскидывают с себя жемчуга. Он ничего не будет стоить.

— Денис…

— Леша, я пять лет здесь торчу. Мы, может, и не друзья уже, но ведь хорошими приятелями остались? — Денис ухмыльнулся. — Позволено ли мне будет сказать тебе правду? Ты ухитряешься из самой выигрышной ситуации выйти с наибольшими потерями.

Я вскочил. Денис пожал плечами.

— Чего ты добиваешься? — спросил я. — А?

— Мне подписали рапорт, — спокойно ответил Денис. — Пора лепить капитанские звездочки на погоны. Послезавтра я улетаю.

— Куда? — тупо спросил я, будто это было важным.

— На переподготовку. За пять лет я отстал серьезно… но попробую наверстать. А потом в регулярные части. — Денис искоса глянул на меня. — Видимо, на границе растет напряженность. Так что… тебе не с кем будет советоваться и некому плакаться в жилетку.

— Не плакался я тебе и не собираюсь! — крикнул я. — Проваливай! Может, кого получше пришлют!

— Да никого не пришлют, Алексей. Гарнизон опять сокращают.

— Меньше дармоедов, — огрызнулся я. — Прощай.

— Пока, Лешка.

Я шел от поста — почти бежал, а свежеиспеченный капитан Денис Огарин сидел на ракетном ранце, на котором сидеть совсем не рекомендуется, и пыхтел трубкой. Ему осталось провести всего два дня на моей планете, и он был этому рад.

А мне, наверное, предстоит тут прожить всю жизнь. Еще лет сто. Вот только чем они будут отличаться от прожитых двадцати?

* * *

— Может быть пива, Алексей?

— Нет, дядя Гриша. Коньяка.

Трактирщик Григорий и впрямь приходился мне дядей. Правда, троюродным. У нас слишком маленькая колония, почти все друг другу родственники — дальние. Поэтому на родство обращают мало внимания, разве что на прямое, мать — сын, брат — сестра…

Но Григорий Кононов, бывший солдат Империи, списанный по ранению, бывший городничий, ушедший с поста по собственной воле, бывший миллионщик, разбогатевший на «Звезде полуночи», но просадивший почти все состояние за полгода, был мне достаточно близок. Одно время он немного помогал нам — когда отец уже погиб, а мама еще боролась за жизнь. Я не то чтобы его любил, уж слишком часто дядя говорил колкости, но относился с большой симпатией, и это было взаимно.

— И что у тебя стряслось? — Григорий молча налил мне коньяка, причем более дорогого, чем заслуживали мои жалкие кредитки. — Какое горе топим?

Я молча выпил, краем глаза наблюдая за трактиром. Народу пока собралось немного. Кто-то играл в лапту и городки в спортивном зале, кто-то резвился в бассейне — все это можно было наблюдать сквозь две стеклянные стены трактира, выходящие внутрь клуба. Две другие стены были бревенчатыми, как принято в трактирах.

— Предложили жемчужину первой величины, а у тебя воды не нашлось? — предположил дядя Гриша. Я растерянно посмотрел на него. — Что, и впрямь?

Сидевшие рядом стали с любопытством поглядывать на меня. Их ожидания оправдались. Уже через десять минут я, подтверждая прогноз Огарина, рассказал всю историю.

Кононов присвистнул и налил мне полный бокал. Еще более дорогого и качественного коньяка.

— За счет заведения. Все равно ты напьешься, так позволь сделать твое похмелье менее тяжелым. Ничего, Леша, бывает.

Я кивнул. Меня уже сочувственно хлопали по плечам, говорили о том, что всяко бывает, и удача все равно придет. Начали вспоминать истории о том, как, отказавшись от мелкого жемчуга, старатель вскоре купил большой, как абори приходили к одному и тому же человеку день за днем, принося все более крупные жемчуга… Пошел нормальный, успокоительный треп, когда вместе с искренней симпатией (все мы тут свои, и все в общем-то люди добрые) угадывается и доля насмешливого облегчения. Не я! Не я сделал эту глупость — читалось в лицах.

Пил я много, но совершенно не пьянел, видно, с горя. А может, с дорогих коньяков, от которых лишь теплело внутри, но соображение не терялось. Только когда встал с высокого крутящегося стула и ноги стали разъезжаться, я понял, как набрался.

— Эх, отяжелел, Лешка, — подхватывая меня, сказал Ромка Цой, мой ровесник, парень худощавый, но жилистый, под стать корейским предкам. — Пропойца…

Сказал он не со зла. И никто бы не обратил внимания на слово, если бы не мой недавний рассказ…

— Лешка-пропойца, — вздохнул кто-то. Имелось в виду уже не опьянение, а постыдная история с обменной флягой.