Кейн Черный Нож

Каждая стрела загорается: новые факелы, питающиеся горячим жиром. И я наконец ухитряюсь рассмеяться.

Смех сотрясает меня. Корежит. Колючей проволокой Неверленда [12] вырывает через жопу куски диафрагмы. Мне все равно.

Смех всегда несет боль.

- Эй... - Дохлая ворона шумела бы сильнее. Если еще не протухла. - Эй. - Никто не оглядывается. - Тупые щелки...

Гаххр. В горле еще хуже, чем в брюхе.

Да срать на всё.

Я ищу складку губы между зубами и кусаю, и густой солено-металлический сироп скользит в глотку, и я не сразу понимаю, что могу утонуть в собственной крови.

- Эй, вы, тупые проклятые коровы...

Вислосиська оборачивается и смотрит рыбьим глазом. Я вдыхаю, набирая силу в легкие. - Скажи главной дерьмоежке, что у вас две минуты. Ну, три. Потом будет кончено.

Оделяющая меня от Драной Короны Носопырка рычит что-то варварское, Вислосиська огрызается, Носопырка поднимает кулак, которым впору глушить бизонов, но Корона снова с нами; рука сжалась и реальность втягивается в ее кулак и я понимаю, что если они снова серьезно сцепятся, она серьезно убьет их, прежде чем они снова станут серьезными.

Они тоже знают. Носопырка затыкается. Вислосиська бурчит, и Корона гавкает на нее. Носопырка отпрыгивает и что-то повторяет, все громче и громче.

Сейчас Драная Корона смотрит на меня. Гиперреальное свечение вокруг кулака тянется к моему лицу, и когда она что-то рычит, я понимаю. - Чего скулишь, крольчонок?

Я поднимаю голову, чтобы она видела блеск зубов. - Я знаю, что она делает. Могу рассказать вам. Самое время.

Она покачивает титьками, идя ко мне, задевает вороньим головным убором. - Нершранник паганнол. Пелшрагикк лагган?

"Зачем тебе говорить? Зачем мне слушать?"

- Потому что я хочу сойти с треклятого креста. - Несколько вздохов, и могу продолжать. - Потому что ты знаешь.

Еще шаг. Остальные сучки бездумно собираются за ее спиной. Желтые глаза никогда не моргают. - Паггалло неззиок. Буршраггик оюмиктрей, пагтаккунни. Юмик.

Короче, говори.

С запада доносится тихий скулеж нарастающей бури, готовой вымести гравий пустошей, но сквозь ее шум я еще слышу шипение и треск синего венца пламени и высокий, тонкий звук голоса Преторнио, еще поющей заклинания, еще взывающей к Богу, пока Его сила сжигает ее груди и пальцы, и щеки, и брови, и крик теряет слова и вонзается сам в себя, становясь обычным треском перегретых газов, и все завершается громом, словно наступил конец света.

Шоковый удар бича настигает нас, и стоянку, и вертикальный город, и пустоши. Костры, факелы и ураганные лампы, каждая чертова свечка вспыхивает огненным пожаром, царапая звездное небо...

И гаснет.

Тьма. Лишь ущербная монета луны, да искры летят ввысь.

И почти тишина, по ослепленные ночью Черные Ножи приходят в себя и проверяют, насколько всё худо.

Фигуры шевелятся в чернильной темноте у кресса: Драная Корона и ее сучки. Одна что-то мурлычет, и парапет отбрасывает мутно-зеленый свет, достаточный, чтобы они не путались в собственных ногах.

Там, на стоянке, от Преторнио остался курящийся уголек на конце факельного кола. Трехфутовая сигара.

Корону малость подпалило, но вскоре она опомнилась и уже раздает приказы, крича вниз, веля зажигать факелы, костры, лечить ожоги.

На западе буря переходит с шепота на стон.

А я так и вишу. И слежу.

Слежу за Драной Короной и Вислосиськой, и Носопыркой, и Вжопековыркой, и Грязношлепкой и прочими, как они озираются и ощупывают себя и хихикают и убеждают себя, что ничуть не испугались. Что глупой липканской сучке-на-палочке не хватило духа умереть как мужчина. Вижу, что они становятся еще наглее, ведь страх пришел, да прошел.

Драная Корона отдает команды, поводя рукой реальности, расхаживая по парапету, строя из себя киношного Наполеона-под-победным-стягом, и даже не глядит на меня.

Я лишь слежу. Не произнося ни слова.

Потому что, знаете, всё придумал наспех. Насчет Преторнио. Сказал, чтобы сойти с креста и впиться зубами в горло Короне. Вот так. Но не так просто.

Вот кое-что интересное насчет монастырского образования...

Оно говорит, что есть время для урока истории. Короткого.

Монастыри были основаны Джанто из Тирнелла в конце так называемой Деомахии - войны Богов. Когда боги собираются воевать, дело дрянь - Армагеддон-буги-вуги и Рагнарок-н-ролл. Дерьмо. Война не кончается, пока не умерли все. Вот что придумал брат Джанто Железной Руки, Джерет: он решил сделать войну столь же уродливой для богов, сколь для их несчастных поклонников. Что сделало Деомахию относительно короткой и кровавой. Кровавой для всех. Хотя Джерет не пережил войну, перед смертью он заслужил репутацию надирателя божественных задниц.

Его величают Богоубийцей.

Деомахия стала причиной, по коей наш Основатель Джанто Железная Рука провозгласил, что величайшей угрозой выживанию человечества в Доме станет наша несчастная тенденция умерщвлять людей за поклонение ложным богам, за территории и ради денег, да просто потому, что развлечения острее не найти. В-общем, "знай меру? Да какого хера!"