не совладать. Подолгу надо разбирать текст, трудно учить наизусть, но, может,
все-‐таки были данные? Какие-‐то были, у всех какие-‐то данные есть. В любом
случае сожалеть не приходится: кем бы он стал? Кем-‐нибудь вроде Юлиных
родителей? У них-‐то, наверное, получше, чем у него, были данные.
Рояль он поставил так, чтобы из-‐за него видеть воду. В ноты надо смотреть
и на руки, а не любоваться на океан. А, ладно, Алекс не профессионал. Макси-‐
мум, на что он может рассчитывать, — доучить «Овец» до такого уровня, что-‐
бы играть их себе самому и Шурочке. «Пусть овцы пасутся мирно» — одна из
самых любимых им пьес. Он смотрит один голос, другой. Полифония — слож-‐
ная вещь. Алекс помнит, как мать играла этот хорал, и как отец ее слушал —
оба такие старые, они всегда казались Алексу старыми. Однажды, переставляя
с места на место коробки с бумагами, нашел фотографию — за роялем мама,
сзади отец стоит. Вероятно, сам и снимал. Здесь родители не кажутся особен-‐
но старыми.
Сейчас, когда у Алекса есть много денег и времени, да и тело еще не дает о
себе знать, он все больше задумывается над общими вопросами. За что чело-‐
век отвечает сам, а за что — родители? Вообще, отвечает ли? Если да, перед
кем? Но никакого способа придумать решение у него нет, и, приходя ему в го-‐
лову, эти мысли только портят Алексу настроение. Когда что-‐то огорчает его
или злит, Алекс теперь ужасно морщится. Кожа собирается в складки — во-‐
круг глаз, носа, рта: в этом процессе участвуют все лицевые мускулы.
— Больно смотреть, — говорит Шурочка, если он задумывается при ней.
В конце сентября (воздух теплый, вода холодная) они однажды выходят на
океан.
Алекс спрашивает:
— Знаешь, кого мы родили с тобой?
О, да. А он только сейчас додумался?
— Ты ведь девочкой была в него влюблена.
Шурочка разувается, наступает на теплые камушки, шевелит их ногой.
Максим Осипов. КЕЙП-‐КОД
22