Кейп-код

берутся? — и вот уже оба в воде. Алеша отлично плавает, но ни движение, ни

холод не уменьшают его желания, он подплывает к Шурочке, которая стоит

на отмели, прижимается к ней, и Шурочка подчиняется: сначала от удивления

перед его активностью, вообще — перед внезапно открывшимися возможно-­‐

стями, а потом — он ей тоже мил. Америка чопорная страна, но мальчик с де-­‐

вочкой в обнимку невдалеке от берега вполне укладываются в рамки приня-­‐

того, да и вода не настолько прозрачна, чтоб уследить, что делается под ней.

Потом они доплывают до берега. Начинает темнеть, но Шурочка замечает,

какой у Алеши довольный вид. Сама она несколько удивлена случившимся.

Освобождения нравов у них на родине еще не произошло, во всяком случае в

их среде. Но они не на родине. Переодеться, забрать Максима Максимыча и

прочих деятелей — и назад, в Бруклайн. Пока дошли до машины, небо стало

темное, низкое.

Она у тети живет, он — у приятеля, Лаврика, по московским меркам неда-­‐

леко. Бруклайн — пригород Бостона, фактически его часть. Алеша рассказы-­‐

вает, как он летел в Нью-­‐Йорк. Самолет был пустой — никто билетов не смог

достать, идиотская ситуация, идиотское у них с Шурочкой государство. Вот,

угораздило. В Нью-­‐Йорке от сорок какой-­‐то улицы до автобусной станции —

несколько жутких кварталов: проститутки, наркотики, порнография, виде-­‐

ла? — Нет, за ней тетя приехала в аэропорт. — А он повидал кое-­‐что. Даже по-­‐

Максим Осипов. КЕЙП-­‐КОД

2

думал: как фамилия мордастого дядьки такого, из телевизора? — может, он

был не особенно и неправ, когда расписывал здешние ужасы? — Она не смот-­‐

рит политику. Зато у нее здоровенный негр на улице попросил мороженое

лизнуть, когда она сказала, что денег нет. — А у него, у Алеши, и телевизора

не было, пока мама была жива.

Разговор меняет свое направление: мамы нет, грусть. — Да, единственный

живой его родственник — это отец, но тому уже скоро семьдесят. А дед его —

представляешь? — родился в последние годы царствования Николая Первого.

У них в семье принято поздно рожать детей, пропускать одно поколение. Но

никто, конечно, не обижается: могли и совсем не родить. Пусть лучше Шуроч-­‐

ка скажет: хочется ей перебраться сюда? Ему хочется. — Ей тоже, как всякому

нормальному человеку, естественно.

Они сидят в машине перед тетиным домом. У него от разницы часовых поя-­‐

сов начинают слипаться глаза. — Здесь так хорошо… — Да, очень, и неза-­‐

чем — как это? — рефлектировать, рефлексировать.

«Ребята, в каком вы живете дерьме!» — скажет Лаврик в первый их общий с

Алешей американский день, когда выслушает его новости.

Было их трое друзей: Алеша, Лаврик и Родион. Лаврик уехал, вырвался, сра-­‐

зу, как стало можно, и уже в состоянии в гости позвать, и зовет — обоих

оставшихся, но Родион ехать не захотел. Неуютно Алеше у Лаврика: тот его

наставляет по мелким поводам, счеты сводит, московские, школьные. А у

Алеши с собой — шестьсот с чем-­‐то долларов, на которые надо, как говорится,

поездку еще оправдать. И недавно умерла мать. Не так уж недавно — год, но

это когда не твоя мать, то кажется, что давно. При всем том приходится быть

благодарным: за еду, за жилье, за то, что машину дал покатать девушку. Про-­‐

тивное ощущение, будто ты своим другом пользуешься. А поездку он оправ-­‐

дал: с отцом, а потом и с Шурочкой они несколько месяцев жили на то, что

Алеша привез. Очень, надо сказать, тогда не хватало денег всем участникам