Кельтика

Мы с Илькаваром оказались в окружении семи всадников посреди опустошенной деревни. Надо сказать, что они не столько угрожали, сколько насмехались над нами. Но один из них, сын Ясона, буквально жег меня своим взглядом.

– А я и не отрицаю, – отозвался я. Илькавар нервничал, его волынка попискивала в его руках.

Оргеторикс спросил меня:

– Кто моя мать?

Я посмотрел ему прямо в глаза, в его темные глаза, которые когда-то сияли от счастья. Он носился по дворцу мимо стражников, играл в прятки, за ним бежал Маленький Сновидец, а сзади крался Ясон, а Антиох, друг Ясона, кричал: «Мы тебя видим!»

– Твоя мать – Медея.

Он долго обдумывал мой ответ, лицо его не выражало никаких чувств, наверное, потому, что он не ожидал, что я это знаю, а может быть, потому, что и сам не был уверен.

Он сидел в седле, глядя на меня сверху вниз:

– А кто мой отец?

– Ты хочешь, чтобы я ответил: Гнилая Кость?

Он вздрогнул, услышав эти слова. Его конь поднялся на дыбы и отскочил назад. Он успокоил коня, похлопав его по шее, но не отвел при этом от меня взгляда.

– Как же звали моего отца? – с трудом выговорил он.

Я ему ответил:

– Ясон, сын Эсона. Он проплыл на корабле по всему миру, чтобы вернуть земли, отнятые у него, он тот, кто любил своих сыновей.

– И предал их. И предал их мать. И предал все. Гнилая Кость! Жуткое имя, но очень подходящее для такого гнусного человека, как мой отец.

Странно, что он переспросил;

– Скажи еще раз, как его звали? Хочу еще раз услышать…

Что-то в поведении этого молодого, энергичного человека было не так. И тут я понял: он не может произнести имя своего отца. Медея наложила запрет на его язык. Я не сомневался в этом. Как жестоко: Медея выкинула отца из сердца сына, превратив имя отца в непроизносимое проклятие.

– Ясон, – шепотом произнес я. – Ясон.

Оргеторикс опустил взгляд, в замешательстве он чуть не вывалился из седла. Его люди нервничали и обменивались многозначительными взглядами.

Но тут Оргеторикс сказал негромко:

– Найдите этим двоим коней. – Он кивнул на меня – Мы поедем за этими негодяями к Бренну. Если повезет, они не вспомнят, что ты сделал или я сделал. Сейчас идет война, как ты скоро увидишь. Ты мне снишься. Я был мальчишкой, а ты показывал мне простенькие фокусы, я дразнил своего отца. Ты рассказывал мне чудесные истории… Я тебя помню.

– Рад снова тебя видеть… Тезокор.

– О боги! – удивился, но не испугался он. – Ты знаешь, как меня тогда звали? Мое детское имя? Я тебя не отпущу!

Глава двадцать первая ЦАРЬ УБИЙЦ

Шесть человек, которые ехали с Оргеториксом, являли собой жалкую компанию наемников. Они не сумели с честью выполнить свой долг перед вождями, к которым нанимались в разных странах, и чуть не обломали себе зубы, удирая от правосудия, если можно назвать зубами те желтые обломки, что торчали из их ртов. Двое ибернийцев в куртках из бычьей кожи, угрюмый, раздражительный аверниец, пожилой, умудренный опытом тектосаг с изуродованным лицом, который все время наблюдал за мной, и еще два человека, так долго болтавшихся по свету, что забыли, где родились.

Они прилипли к молодому греку, как прилипают к гранитной скале моллюски; видимо, их привлекли обещания приключений и добычи. Люди их сорта, дикие, крайне независимые, тоже нуждаются в том, чтобы их вели, а у такого мечтателя, как сын Ясона, – не помнящего, кто он такой, полного решимости выяснить, где же он родился, – был ореол таинственности, осветивший их темную, убогую жизнь.

Но сейчас они были недовольны: Оргеторикс, изумленный тем, как много я о нем знаю, проводил со мной куда больше времени, чем с ними. Надо признать, что он пока ничего не спрашивал обо мне самом. Воинов немного успокаивали пение и музыка Илькавара. Волынка и нежный голос открывали для них двери в прошлое, воскрешали воспоминания, когда они сидели у костра, жевали жесткое, непрожаренное мясо и пили очень кислое вино. Иногда кто-нибудь из них поднимался и исполнял песню из своего детства, которая вдруг всплывала в памяти, а Илькавар старался подобрать мелодию на своей волынке и аккомпанировал им.

– Мне никак не удается поймать вдохновение, – как-то признался он мне. – Я хочу сочинить песню скорби по тени убитой матери, которая бродит в бесплодных горах своей родной земли.

В течение двух дней, пока мы ехали на юго-восток вслед за отрядом налетчиков, Оргеторикс был молчалив. Единственное, что он мне рассказал, касалось оракула в Аркамоне. Он услышал, что на оракул собираются напасть, и последовал за их отрядом. Но Оргеторикс не собирался предотвращать разграбление, а лишь хотел убедиться, что не пострадает дух святилища. Он верил, что кусочек его прошлого лежит в этих пещерах. Зачем иначе оракул призывал его к себе?

Мы не спеша ехали вперед, соблюдая предосторожности. И вдруг почувствовали, что земля под ногами дрожит.

Это перемещалась целая армия. На востоке вдоль линии горизонта появилась дымка – пыль, вздымаемая сотнями тысяч коней, поднималась вверх, воздух дрожал от тепла такого количества тел.