Кельтские сумерки

Я знаю женщину, которой довелось однажды столкнуться лицом к лицу с красотою героической, той самой, что, согласно Блейку, и в старости, как в юности, царит, той самой, что зачахла в изящных наших искусствах, когда упадок, именуемый у нас прогрессом, предпочел ей красоту сластолюбивую. Она стояла у окна и глядела в сторону Нокнарей, где похоронена, как принято считать, королева Мэйв,[31] — и вдруг увидела, по ее словам, «самую красивую из женщин, какую только можно себе представить, как она сошла с холмов и прямо к ней направилась». На поясе у женщины этой висел меч, а в поднятой кверху руке она сжимала кинжал, одета она была во все белое, с обнаженными до плеч руками и босая. Выглядела она «очень сильной, но не злой», то бишь не свирепой и не жестокой. Старухе доводилось прежде видеть древнего ирландского великана, таким же точно образом, но тот, «хоть он и выглядел человеком достойным, по сравнению с этой женщиной был ровным счетом ноль, потому как он был мужиковатый такой и не смог бы выступать так благородно»; «она была похожа на миссис… (одна живущая неподалеку, с безукоризненной осанкой леди), только живота у ней большого не было, она была вся такая стройная, а в плечах широкая, вам такой красоты во всю вашу жизнь не увидать, на вид ей было лет тридцать». Старуха закрыла глаза руками, а когда она руки отняла, видение исчезло. Соседи, по ее словам, «чуть было ее не прибили» за то, что она закрыла не вовремя глаза — они были уверены, что ей явилась королева Мэйв, и нужно было дождаться от нее знака: местным лоцманам она показывается, говорят, не так уж и редко. Я спросил ту старуху, приходилось ли ей раньше видеть кого-нибудь похожего на королеву Мэйв, и она сказала: «У них у некоторых волосы распущены и вниз висят, но эти-то вот совсем другие, они как в книжке на картинках, как снулые. А у которых волосы все дыбом, вот они — как эта. На тех, на других, платья тоже белые, но длинные, до пят, а у которых волосы торчком, у тех платья короткие, чуть не под самое колено». После долгого и кропотливого допроса мне удалось выяснить, что на ногах у них надето обычно что-то вроде котурнов; потом она продолжила: «Они такие высокие и ходят быстро, вот вроде тех мужчин, которых видишь иногда, как они скачут верхом по двое, по трое по склонам гор и размахивают мечами».[32] И она повторила несколько раз: «Таких людей не бывает уже больше на свете, таких красивых, не родятся они теперь», — или что-то вроде того, а потом сказала еще: «Вот теперешняя королева,^{9} она женщина достойная, приятная женщина, но только она совсем не такая. Мне потому теперешние женщины и не нравятся, что они совсем на этих не похожи», — в виду имея духов. «Я когда думаю, вот, к примеру, о ней и о нонешних леди, так они перед ней как дети, носются туда-суда и даже одеваться как следует не научились. Нешто это леди? По мне, так они и не женщины вовсе.» Едва ли не на следующий день один мой приятель[33] спросил у старушки в Голуэйском работном доме о королеве Мэйв и услыхал в ответ, что «королева Мэйв — она была красавица, а еще у нее был ореховый посох, и она через него одолевала всех своих врагов, потому что орех — дерево благословенное, и это лучшее оружие, какое только можно на свете найти. С таким посохом можно всю землю пройти скрозь», но только «под конец она стала дурная совсем — ну, очень дурная. Лучше об этом и не поминать. Кому надо, тот и так знает, и в книгах написано».[34] Мой приятель считает, что она имела в виду какой-то конфликт между Мэйв и Фергусом, сыном Ройга.[35]

Сам я повстречал как-то раз в Берренских холмах одного человека, совсем еще не старого, который помнил старика-поэта, певшего стихи свои по-ирландски; так вот, этот человек сказал мне, что когда поэт его был молод, он встретил женщину, и она назвала себя Мэйв. Женщина сказала ему, что она «среди них» королева, и спросила, чего бы он от нее хотел — денег или радости. Он выбрал радость, и она дарила ему сколько-то времени свою любовь, а потом исчезла, и он весь остаток жизни своей прожил в тоске и печали. Тот молодой человек часто слышал в его исполнении сложенный им по этому поводу плач, но помнил только, что звучали стихи «очень жалостно» и что поэт называл ее «красотой, которой больше нет».

1902

ЗАЧАРОВАННЫЙ ЛЕС

I