Кельтские сумерки

В Ирландии этот мир и мир, в который мы попадем после смерти, расположены совсем неподалеку друг от друга. Я слышал об одном призраке, который много лет подряд обитал одновременно в стволе дерева и под сводом старого моста, а моя старуха из Мэйо рассказала мне следующее: «У меня в деревне есть куст, и люди говорят, что под ним отбывают наказание свое сразу две души. Когда ветер дует в одну сторону, у одной есть где от ветра укрыться, а когда он дует с севера, то греется другая. Он потому весь и перекрученный такой, что они все липнут к нему и тянут каждая на себя. Я-то сама в это не верю, но многие у нас ночью мимо этого куста ни в жисть не пошли бы». И в самом деле, бывают времена, когда миры соприкасаются столь тесно, что земные наши приобретения кажутся всего лишь тенями вещей иных, горних. Одна моя знакомая дама увидела как-то раз деревенскую девочку, бежавшую по улице в длинной нижней юбке, причем подол волочился за ней по земле; она спросила девочку, почему бы не подрубить ей юбку покороче. «Это бабушкина юбка, — сказала девочка в ответ, — вы что, хотите, чтобы она слонялась тут по всей округе, задравши подол по самое мое? а она ведь и умерла-то — всего три дня прошло.» Я читал об одной женщине, которая стала после смерти являться родственникам потому, что они ее похоронили в слишком коротком саване, и угли Чистилища обожгли ей коленки. Крестьяне искренне уверены в том, что за гробом их ждут такие же точно дома, только крыша там никогда не течет, а стены подновлять не надо, они и так все время белые, и в кладовке всегда полно доброго масла и молока. И только изредка забредет какой-нибудь лендлорд, или землемер, или сборщик налогов — поклянчить Христа ради хлебца и тем продемонстрировать, каким, собственно, образом Господь отделяет агнцев своих от козлищ.

1892 и 1902

ЕДОКИ ДРАГОЦЕННЫХ КАМНЕЙ

Порой, когда я далеко от суматохи дел и мнений, когда я забываю ненадолго о собственной суетности, мне приходят грезы наяву, то призрачные и зыбкие, то живые, и в достоверности своей осязаемые не хуже, чем твердь земная под ногами. Однако, туманна ли их плоть или видима ясно, они приходят и уходят, повинуясь собственным своим законам, они кочуют мимо, они возникают и гаснут, и не в моей власти повелевать ими. Однажды я увидел смутно, как сквозь дымку, огромную черную яму и парапет вокруг нее; на этом парапете сидела бесчисленная стая обезьян, и все они ели драгоценные камни, целые пригоршни драгоценных камней. Камни взблескивали зеленым и алым, и обезьяны пожирали их с жадностью неописуемой. Я знал, что вижу собственный свой Ад, Ад художника, что все, кто ищет прекрасного, кто алчет слишком жадно чуда, теряют в конце концов мир и внутреннюю целостность и обращаются в посредственность, без формы и смысла. Мне довелось заглянуть и в чужие глубины, в Ад, уготованный не мне; я видел инфернального привратника, адского Петра с черным лицом и белыми губами, он взвешивал в присутствии неясных чьих-то теней на странной формы двойных весах не только дурные их дела, но и добрые, которые они могли бы совершить, но оставили, однако же, невоплощенными. Я видел, как чаши весов ходили вверх и вниз, но, как ни старался, так и не смог разглядеть, чьи же тени толпились вокруг. В другой раз я видел бесчисленных бесов всех видов и форм — рыбообразных, змееподобных, обезьяноликих и песьеголовых, сидящих вокруг черной ямы, совсем как в собственном моем Аду; и все они глядели вниз, на отражение Небес, сиявшее им подобием луны из самых глубин черной ямы.

МАТЕРЬ БОЖЬЯ НА ГОРАХ