Кельтский круг

Они прошли в гостиную. За окном сияло яркое солнце, но в квартире было холодно. Пахло застарелым табачным дымом. Стол ломился от угощения: салаты всех видов, хлеб разных сортов, булочки, рогалики, соки, два термоса с горячими напитками. Яичница соблазнительно шипела на сковородке. Тойер насчитал двенадцать сортов колбасы. И все же стол почему-то выглядел мрачно. Сначала могучий гаупткомиссар не мог объяснить, откуда у него такое впечатление, и решил, что виновато его скверное настроение, но потом сообразил: стол накрыт с таким расчетом, чтобы они оказались как можно дальше друг от друга, а вся снедь расставлена так, что до нее можно дотянуться самому. Хорнунг не хотела за ним ухаживать.

Без долгих размышлений он шлепнулся на стул, хотя хозяйка дома еще не села.

— Бахар? — Бабетта стояла перед огромным зеркалом, висевшим в самом темном углу прихожей.

Ильдирим весело откликнулась из кухни, где намазывала нутеллой ломтики хлеба, превращая их во вкусные коричневые бруски. Она собиралась съездить с девочкой на велосипедах в открытый бассейн, а если он еще не работает, просто прокатиться по полям до Ладенбурга, выехать на большой луг у реки, откуда открывается потрясающий вид на Неккархаузен. На самом деле Ильдирим мечтала поехать со своей дочкой дальше, через табачные поля до Лойтерсхаузена, выпить там кампари в винной лавке на площади, свернуть налево, во весь дух домчаться до Мангейма, в Юнгбуше[11] выругаться по-турецки, ворваться в квадраты Старого города, описать три круга вокруг водонапорной башни, обогнать какого-нибудь сицилийца на Аугустанлаге, свернуть направо в Шветцингер, пригород со спокойными улицами, на которых еще лежат глубокие синие тени. Зайти в планетарий, в кино, потом дать Бабетте легкий наркотик и всласть потрахаться с неким идеальным мужчиной, который весьма кстати материализуется в этот самый миг. Такое беспричинное, весеннее ощущение счастья, когда ты хорошо выспалась, видела приятные сны и даже серьезные проблемы кажутся тебе преувеличенными.

— Ты вообще меня не слушаешь!

— Извини, я становлюсь похожей на Тойера, но сейчас…

Бабетта присела на кухонный столик.

— Ты ведь предъявляешь людям обвинения. Значит, хочешь, чтобы их осудили как можно строже, а те потом нанимают адвоката, и он все говорит по-другому, совсем наоборот, а судья… он…

— Или она… да и адвокатами, между прочим, женщины тоже бывают…

— Да. — Девочка округлила глаза. — Я вот что хочу сказать… Это ведь как игра, каждый играет свою роль… Неужели из этого получается справедливость?

Ильдирим ответила не сразу: сначала задумалась.

— Иногда случается и так, что я требую самого маленького наказания или вообще никакого не требую. Все зависит от обстоятельств. Но в целом ты права — это действительно спектакль, в котором роли распределены заранее…

— Сейчас я играю дочку, а ты маму…

— Тоже отчасти верно. — Утреннее настроение постепенно испарялось, но она отчаянно цеплялась за его остатки. — Но в чем-то и не так. Не всякая роль бывает неискренней, формальной.

— Я не понимаю этого.

— Я тоже не понимаю. — Ильдирим вздохнула и на мгновение закрыла уши ладонями. Шум вернулся.

Тойер жевал вторую булочку. Вообще-то он ел только для того, чтобы ничего не говорить. Ему вдруг вспомнился его ужасно толстый приятель Фабри, живущий в Шварцвальде. В прошлом году от него пришла почтовая открытка. Пожалуй, пора бы на нее ответить — пятнадцать месяцев спустя.

— Иоганнес, мне уже не очень хочется продолжать наш унылый роман.

Тойер изобразил на лице покорность судьбе и, не переставая жевать, кротко улыбнулся. Изо рта едва не посыпались крошки.

— Я делаю тебе еще одно предложение. Последнее. — Хорнунг нашарила сигареты, вытащила из пачки одну и закурила. — Ты делаешь что-нибудь, на твое усмотрение. Показываешь каким-то своим поступком, что я тебе не безразлична. Скажем, каждый день бреешься или начинаешь бегать по утрам. По-моему, ты мог бы стать активным членом церковной общины или взять в аренду садовый участок. Но лучше всего, конечно, если твое новое занятие будет иметь отношение ко мне. Впрочем, для начала мне достаточно и я даже сочту редкой удачей, если ты из немого камня превратишься в живого человека. Повторяю — в человека, и тогда я смогу понять, нравится мне этот человек или нет.

Тойер почувствовал, как внутри закипает злость. Это помогло.

— Какие еще будут пожелания? — желчно осведомился он. — Может, косметическая операция?

— Почему ты заговорил об этом? — Хорнунг встала и, сразу поникнув, подошла к окну. — Я тебе больше не нравлюсь? Да?

— Просто к слову пришлось. — Тойер занервничал, бросил салфетку на стол и нечаянно угодил прямо в кувшин с апельсиновым соком. Сок пролился на скатерть.

— Ах ты, негодяй! — воскликнула Хорнунг, метнувшись к столу. Гаупткомиссара ужаснула захлестнувшая его волна откровенной ненависти. Не успел он ее осмыслить — что у него чаще всего означало предать забвению, — как Хорнунг отвесила ему пару увесистых оплеух.

Он повернулся и схватил свой пиджак.