Кем и как любима Тамара Зотова

У Егора Кошкина комок застрял в горле, когда на лестничной площадке в подъезде ему повстречался поднимающийся на свой этаж какой-то малознакомый лох, чем-то напоминающий школьного медалиста Ивана Спасибова. Егору показалось, что его друг толи контуженный, то-ли укуренный – механически переступая по ступенькам Иван вызывал ассоциации с загипнотизированным зомби. Он был обут в летнюю обувь, одет не по сезону, а волосы на голове торчали подобно ежовым иголкам. Движения его были замедленны, взгляд полностью отсутствующий.

В Егоре проснулось товарищеское чувство и он, как это зачастую бывало в пору их с Иваном детства, решил приподнять тому настроение. Раньше, ещё до их с Иваном полового созревания, когда они оба проводили время вместе за каким-нибудь пустяковым занятием или попросту маялись бездельем, разделяя его, по-братски на двоих, Егор зачастую кобенился перед дворовыми товарищами, шутил, валял дурака, тем самым привлекая внимание к своей в то время несколько скоморошьей натуре. Словно иссушенный бездельем Егор как-бы подпитывался всеобщим смехом и горящими от предвкушения новых исполняемых им шуточек взглядами друзей и даже «царьевич-несмеян» Ваня Спасибов снисходительно хмыкал и стеснительно отворачивал губы, раздираемые улыбкой. Сейчас, спустя несколько лет, с Егором это почти полностью прошло, он, хоть и оставался парнем компанейским и разговорчивым, но перестал вызывать к своему недоделанному остроумию повышенное внимание окружающих. Однако, не полностью погасший инфантилизм всё-таки давал о себе знать, выходя наружу в виде различных юморесок или веселящих историй. Вот и сейчас, уставившись на безжизненное лицо своего старого друга детства Ваню – тухлое как болотная трясина в поздний ноябрьский вечер, Егор толкнул его в плечо и заговорил:

– Слушай историю, Ванек. Короче, жил в наше Пензе один художник, специализирующийся на художественных мозаичных панно. Ну знаешь, такие панно на стенах выкладывают.

– Знаю, – буркнул Иван. – Что за художник?

– Э… Не суть… Отличный художник, замечательный, только была у него одна слабость. Он бухал. Он был клинический запойный пьяница, настоящий алкозавр! Типа нашего соседа из последнего подъезда, ну того, который голубей ест. А когда пил, то слетал с катушек, дурел как сам черт. И вот однажды он напоролся и стал набрасываться на жену. Орал: «Убью! Убью, сука, пидораска! Убью!!! Тазик, дай тазик, Нюрка, меня рвет! Рвет, сука, меня, дай тазик! Тазик, Нюра!!!» И однажды в этот самый момент его жена сфотографировала его с целью показать своему непутевому муженьку как он выглядит в пьяном угаре. Пусть ему будет стыдно, может он одумается и завяжет. Она напечатала эту фотку, показала мужу, он оценил, похихикал и, сделав соответствующие выводы, положил фотку на журнальный столик. В тот же день к нему пришел чиновник из горсовета или облисполкома… Я не знаю, как это раньше называлось… Ты меня слушаешь, Вань? Так вот, пришел, значит, к нашему художнику чиновник из горадминистрации и говорит: «Помнишь, художник, мы заказывали у тебя эскизы мозаичных панно для фасадов некоторых городских зданий? «Ленин на коне» и «Гагарин на ракете». Помнишь?». А наш художник опять был бухой в зюзю и едва ворочая руками только показал на журнальный столик с эскизами. Чиновник выбрал «Гагарина на ракете», указал на него пальцем и велел художнику заканчивать с пьянством и приступать к выполнению спецзаказа по выкладке мозаичного панно выбранного эскиза. Мозаику уже привезли, здание выбрали, леса поставили, в понедельник нужно приступать. Чиновник ушел, а через несколько недель, когда он вернулся из командировки во Вьетнам, он подошёл к фасаду здания и увидел, что художник спьяну перепутал выбранный эскиз и выложил во весь фасад панно с изображением той самой угарной фотографии, где он в пьяном безумии набрасывается на жену с остервенелым криком: «Нюра, тазик!» Чиновник схватился за сердце – перед ним в самом центре Пензы возвышалась на показ всему народу многометровое панно с самым дичайшим изображением. Художнику хотели приписать уголовную статью, но не придумали – какую, но зато крепко задумались – что делать с уже выложенным панно? Ломать было нельзя – казённое, все-же, имущество, но и открывать шторы тоже было боязно – горожане неминуемо вспомнят историю с Остапом Бендером и его сеятелем облигаций госсзайма. В итоге после долгих и изнурительных потуг горадминистрация велела художнику подправить задний фон и с большой натяжкой приурочила панно к некоему крестьянскому восстанию. Ну просто больше ничего придумать не смогли, Вань. Ну ты понял, Вань о каком панно я рассказываю?

– Улица Московская. «Кандиевское восстание», – ответил Иван.

– И что, тебе не смешно?

Иван Спасибов пожал плечами, Егор немного расстроился.