Кембрия. Трилогия (СИ)

Закончить он не успел. У Пенды – губы сжаты, но ни мускул на лице не дернулся. Зато старик Риваллон – сказал. Припомнил, что его кровинке пришлось вести армию – а самой лететь впереди – лишь бы успеть. Лишь бы встретить врага на чужой земле!

– Тысячи. В прошлом году. Помнишь?

– Это вы их сговорили!

– В поход на нас же?

– Да!

А дальше… Говорят все. Быстро, громко, взахлеб. Друг друга не слушают – слышат лишь злость и несогласие, да видят рожи перекошенные… Громче, в ярости, в самозабвении, пока стол, неподъемный, круглый и плоский, словно сама земля – не прыгнул вверх! Покатились чаши, среди блюд–островов расплескалось море вина! Зло зашипели угли, воздух наполнился хмельным духом. Немайн, маленькая да умильная, вскочила, руки уперты в столешницу, головой тряхнула – разметала прическу, что с таким трудом из ее коротких волос ради праздника соорудили. Ноздрями трепещет в гневе! Уши прижала!

Кто был пьян – протрезвел, на сиду уставился. Кто был трезв, чуть–чуть не оглох. Роста ни на палец не прибавила. Но – была ушастая девчушка, стала – кому августа, а кому и богиня!

– Бахвалитесь? – голос – мертвый услышит. – Грызться начали! Мужья жен, как собак и лошадей закладывают, жены – мужей! Артура на вас нет! Или Ираклия! Тот последнюю медь заложил – не на спор, на битву, когда Константинов град с двух концов штурмовали… Не он – не было б теперь империи, и Истинный Крест был бы теперь в руках персов–огнепоклонников. Стыда у вас нет!

И хотя от чиновного стола несется:

– Свадьба – такое дело… А короли, леди сида, опять сговорятся. Не впервой…

И замолкает. Взгляд, стать, голос… Барды за южным столом уже поняли – как и отчего поседел коллега! А ведь это еще тучка. Без грома. Без молнии!

– У нас война! И свадьбы наши – для нее! Во хмелю и усобицах победить – не надейтесь. Война не та. Враг – не тот! Не нам – выиграть битву и успокоиться! Наш бой до последнего воина, до последнего берега. И пока на этом, последнем берегу, последний враг не сложит к нашим ногам последнее свое поганое знамя – раздоры не для вас! И не для меня…

Круглые, словно удивленные человеческой мелочностью глаза обходят королей, королев да наследников, заглядывают в души. Совесть – есть ли?

– Не для меня… – повторяет Немайн. Пальцы сжали край столешницы – мореный дуб промялся, словно последняя гниль. Острый зуб впился в губу.

– Не сдержусь, – сказала сида, – Кто считает, что моей песни не вынесет – уходите. Скорей! Вы… короли… Здесь еще? Не трусы… Тогда – слушайте. В поход пойдут все. Когда скажу – Я. И последней двинусь тоже Я. Мне ваши коровы, земли… Вот. А теперь – петь буду!

Ни у камбрийцев, ни у греков мысли не возникло – что можно хотя бы попытаться заставить Немайн замолчать. Когда у драконицы из ноздрей бьет дым – благодари, что она сумела придержать пламя! Когда святая и вечная ведет себя, как и подобает святой и вечной – как ей сопротивляться?

Три стола – чиновный, ремесленный и поэтический – куда как поредели! Воинский и королевский – самую чуть. Кому нужен воин–трус? Королю, да и правящей королеве уйти – проститься с властью, она назначена лучшему в роду. Выслушать песню Немайн – вызов и проверка! Да вон и греки сидят, не двигаются! Только принц Рис поспешно выводит беременную жену, Гваллен оглядывается со страхом и сожалением. Кто в зале жив останется – тот не трус. Была бы с пустым животом, осталась бы рядом с мужем.

Лебедью плывет к выходу Киневиса. Ей чего бояться? Ее муж – герой, и с ушастой дружен, а та верить и быть верной умеет. Сам Пенда не беспокоится, подпер рукой подбородок. Готов слушать! То, что пальцы до серебряного молоточка, что на шее висит, дотянулись – ни жене, ни гостям, ни богине–императрице знать ни к чему…

– Все? – у сиды по подбородку – алое. Клыком располосовала!

Немайн не слушает ответа. В зале звучит неизвестный никому язык. Звучит – песня!

– Не для меня… придет весна.