Кемер в объятиях ночи

Другой пример. У одних опять же общих с Тарасиком знакомых родился поздний ребенок. Из каких-то своих соображений они год его вообще никому не показывали, да и сами особо в тот год никуда не выходили — разве только папаша на работу, типа чтобы не сглазили и ничем не заразить — и все равно ребенок постоянно болел. И еще отец целовал его чуть не взасос. Григорьева как-то это даже покоробило: уж так-то сюсюкаться не нужно. Этот родитель вообще как-то излишне остро переживал беременность жены, даже ходил с ней на специальные курсы для беременных, учился дышать, и естественно, непосредственно участвовал и в сами родах, ему даже доверили перерезать пуповину, и он, с его слов, трясущимися руками ее лично и перерезал. Акушеры, конечно, морщились, но что делать — клиент платит, да и жалко, что ли? Тут же ребенка, чуть ли в смазке, по новым веяниям приложили к материнской груди. Кажется, этот безумный папаша и сам бы с удовольствием родил, а была бы грудь — и грудью покормил или сам бы грудь пососал, если бы это было возможно. Григорьеву все это казалось несколько странным. У некоторых знакомых ребят было трое и больше детей. У одного Совкова, кажется, пять или шесть, и он ни с кем из них особо не цацкался, а когда жена в очередной раз ложилась в роддом, то быстренько передавал детей теще, а сам впадал в загул и все эти дни ходил вдребезги пьяный. Ему бы и в голову не пришло участвовать в родах или перерезать пуповину. Пусть ее режут те, кому это положено. Этим испокон веков занимались повивальные бабки, а теперь — специально обученные профессионалы, им надо только заплатить, чтобы они были повнимательнее к матери и не перепутали ребенка. Тарасик считал, что этот папаша наверняка является скрытым педрилой женского вида. Сам Тарасик старался придерживаться основ традиционного воспитания — почти что Домостроя. Он тоже считал, что мужчина и женщина несут в семье совершенно разные функции, и именно это делает семью крепкой. Изменение функций неизбежно разрушает семью. Семья просто начинает терять свой смысл. Зачем много зарабатывающей женщине муж-добытчик? Тарасик рассказывал, что его родной дядя всегда порол детей за плохие оценки, дочку не выпускал после девяти из дома аж до восемнадцати лет. Кавалера ее однажды избил в кровь. И в конечном итоге опять же все дети выросли, выучились и стали нормальными людьми и отца не забывают. Та ситуация, когда важен конечный результат. Некоторые вспоминают своих жестоких отцов с восхищением: „Знаешь, как меня батя в детстве лупил! Ой-ё-ёй!“

А вот у Ромы Жукова семейная жизнь была построена совсем по другому принципу: короткие праздники и долгие будни в разлуке. После службы на флоте Жуков окончил „макаровку“ и всю жизнь служил в торговом флоте. Где только не был. Последние годы он ходил главным механиком на либерийском банановозе с экзотическим названием какая-то там звезда чего-то. Стабильная, хорошая работа, отличный экипаж. Банановоз болтался туда-сюда по одному и тому же маршруту через океан из зимы в лето и обратно с небольшими вариациями. Жуков приезжал раз в три месяца на неделю, а когда на две и всегда с большими деньгами. Зато эти две недели превращались в один сплошной праздник: он привозил подарки детям, обильно занимался любовью с женой, чуть ли не каждый день они ходили по кафешкам, кино, аквапаркам. Потом он снова уходил в очередной рейс, и в доме воцарялась тишина и повисало ожидание следующего его приезда. К этому ритму все привыкли, жена к приезду мужа готовилась заранее: посещение косметички, солярий, эротическое белье, прическа, брила ноги, маникюр-педикюр. Она всегда волновалась, как перед свиданием, ее даже потряхивало. Разве такое могло бы быть при обычной семейной жизни!

Работала у них и такая Наталья Юрьевна Беляшек. В юности она была очень даже красивая, исключительно фотогеничная особа. Хотела стать то ли актрисой, то ли певицей, а поступила учиться на секретаря-референта, потому что больше никуда было не поступить. Так и жила. А потом вышла замуж, родила. Так сложилась жизнь. В целом жизнь была довольна. А вообще-то она всю жизнь западала на мускулистых молодых блондинов, и когда встречала такого, в ней что-то екало, она тут же теряла голову и была готова сходу нырнуть к нему в постель. А иногда и постели не нужно было: как только видела статного блондинчика, становилась сама не своя — чуть ли не ерзала от возбуждения — ее бросало в дрожь, реально зудело и набухало внизу живота, чуть ли не текло — хоть беги срочно меняй прокладку — такой вот был рефлекс. Муж же у нее был невысокий и толстенький брюнет, еще и облысевший, однако очень умный и состоятельный. А вообще она считала, что в идеале нужно иметь трех мужей: одного для общения, одного для секса (тот самый блондин это тут и сгодился бы) и еще одного, чтобы деньги давал на жизнь (на эту роль муж очень даже подходил).