Кен

— Да неплохо. — Он налил себе немного джина, разбавил тоником. Даже дома был одет в тонкий свитер, вне всякого сомнения дорогой, светлые джинсы в обтяжку. Отличная фигура, даже не располнел, хотя в свое время Ксения его неплохо кормила.

— Работаешь? — спросила она. Несколько пробных мячей, ответ на которые хорошо предсказуем.

Да, он работает, да, живет неплохо. Отлично выглядит, в меру пьет, водит хорошую машину.

— Слушай, зачем ты все-таки пришла?

Она закончила пробный обмен ударами на задней линии. И после подачи вышла к сетке:

— Ты знаешь, что Евгению убили?

Он проиграл мяч тут же, потому что слишком уж обрадовался:

— Как, совсем?!

— Разве можно убить наполовину?

— Ну, всегда есть шанс промахнуться. Значит, ее больше нет?

— Что-то ты не слишком удивился и не слишком огорчился.

— Чему? Удивляться и огорчаться чему? Она сделала из меня то, что хотела сделать. Спрашиваешь, как я живу? Да никак. У меня все есть и ничего нет. Я вполне благополучен, но так же безнадежен. Когда ты выставила меня за дверь…

— Только не делай из себя обиженного, пожалуйста. Не надо, — тихо проговорила она.

— Хорошо. Я виноват. Я всегда это признавал: я виноват. Ну сколько можно карать? Что касается жизненных ценностей, то я проверил на прочность их все. И, знаешь, как ни странно, вернулся к юношескому идеалу. А поскольку Евгении больше нет, то всю эту историю лучше оставить в прошлом… Иди сюда.

Сама не понимая как, Ксения оказалась у него на коленях. Господи, ну сколько же можно помнить?! Но нет, в нем изменилось все, только не вкус его губ и не та нежность, с которой он всегда гладил ее лицо. Ксения знала, что он любил ее, любил по-настоящему. Потому что в этих незначительных жестах, в том, как он гладил ее волосы, как подавал ей чашку кофе или застегивал молнию платья на спине, в том, как смотрел, чуть наклонив голову влево и всегда с улыбкой, — во всем этом могла быть только любовь, иначе все в мире являлось бы ложью. Похоже, что он тосковал. И тогда, когда ушел, и сейчас, когда привычно потянулся к ее груди, стягивая тонкий свитер:

— Черри…

— Только не это! Пусти!

Вот это уже было в нем чужое: имя, подхваченное у Жени Князевой, словно заразная болезнь. Раньше он называл ее по-человечески. Разными ласковыми именами, какие придумывал сам. А после она уже его к себе не подпускала. Вот и сейчас начала раздражаться от птичьего чириканья: Черри, Черри. Болван.

— Послушай, Ксюша, я подумал, что раз мы от нее избавились, то можно сделать вид, будто этих четырех лет просто не было.

А она решила добить мяч сразу же, чтобы не было больше никаких глупых вопросов:

— Я тогда сделала аборт… Конечно, он пробормотал растерянно:

— Прости. Я не знал.

— Да ничего ты и не хотел знать!

— Нет, ну если бы ты тогда сказала…

— Тогда ты ушел бы в ту комнату в коммуналке, которую выторговал мне? Или вообще никуда не ушел бы?

И он пересел на диван, взял свой стакан и спросил наконец о главном:

— Зачем ты пришла?

Поправляя волосы, Ксения подумала, с каким же огромным трудом было взято это очко! Это отвоеванное расстояние в полтора метра между ними! Ибо тогда, несколько лет назад, после того, как он ушел, ее маленький мир оказался разбитым вдребезги.

15: 15

Это был ее муж. Теперь уже несколько лет, как бывший. Она так и называла его про себя: просто «бывший». Некоторые любят восклицать с поддельной ностальгией: «Где мои семнадцать лет!» Ксения думала о своих семнадцати с ужасом. Она и сейчас была наивна и беспомощна, но тогда, после школы, растерялась так, что испытала сильнейший стресс. Жизнь по расписанию закончилась, и вступать во взрослую жизнь, ничего не зная и не умея, казалось очень страшным.

В семье Ксению всегда считали неудачницей. Она неважно училась, не блистала особыми талантами, не участвовала в самодеятельности и не посещала кружков. Одним словом, ничем не выделялась среди своих сверстников. Обилием поклонников она не могла похвастаться так же, как и наличием талантов. Ксения пугалась всего запретного, И ровесницы обходили ее стороной, не поверяя ей своих маленьких секретов. Она обычно затыкала уши, услышав слишком смелое слово, и убегала, едва кто-то из провожавших ее мальчиков позволял себе намек на интимность. Втайне над ней подсмеивались и старались держаться подальше. Тихая, скромная девочка, которую Бог обделил страстями.

Мама и папа всю свою любовь отдали ее старшему брату. Особенно это стало заметно, когда после школы Ксения провалилась на экзаменах в институт. Не в какой-то престижный вуз, а в обычный педагогический. Ее же брат был умницей, он не только по ступил в физтех, но и остался при аспирантуре. И тут же женился, а вскоре и родил ребенка, что сделало жизнь в двухкомнатной квартирке невыносимой. Брат штурмовал научные вершины, его жена третировала родителей, малыш отчаянно ревел, а молодые еще бабушка с дедушкой после работы нянькались с внуком, стараясь завоевать расположение грозной снохи подарками и различного рода поблажками. Ксения же чувствовала себя в семье лишней, ютясь на раскладушке, за ширмой, а рядом громко храпел отец.