Кенгуру в пиджаке и другие веселые рассказы

Хотя звали — да, впрочем, и до сих пор меня зовут — совсем не Олей. Совсем не Олей. Но разве тогда это имело значение…

— Слушай, Оля, все будет хорошо, ты только не ори. Лучше отвлеки чем-нибудь остальных пассажиров. Ну, будь другом, на тебя одна надежда!..

Родители меня все же хорошо воспитали, несмотря на то что пару ключевых уроков, как всегда подчеркивала мама, я, к сожалению, пропустила. Когда мне говорят, что надежда только на меня, я собираю волю в кулак. А уж когда просят быть другом! Отвлекать так отвлекать. Вопрос: как? Вон все насторожились. А дедушка в лохматой шапке уже и суры читает, глаза закатывая, просьбы о помощи посылает… известно кому — тому, кто еще выше самолета. Чем же отвлекать? Станцевать, может быть? Ну, во-первых, самолет как бешеная пчела дергается то вверх, то вниз — не шибко потанцуешь. Во-вторых, и места-то в самолете нету. А в-третьих — главный аргумент — ноги дрожат…

И тогда я запела. Последние минуты моей юной цветущей жизни плюс полная безнаказанность, а главное — ответственность, которую на меня возложил летчик Миша, безумно пьянили. Я пела громко, задорно и поперек нот:

Солнышко светит ясное,
Здравствуй, страна прекрасная!
Юные нахимовцы
тебе шлют привет…

Спела первый куплет «нахимовцев» — а больше я не знала и так удивляюсь, какими неведомыми путями попали они в мою память. Я запела дальше:

– Ой, куда же ты, Ванек,
Ой, куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек,
Да в солдаты…

Нет, вот скажите, почему так? Ведь я столько на то время всяких песен знала, почему из меня вдруг полезли те, о которых я и не предполагала, что знаю их?

Пассажиры, конечно, отвлеклись по-настоящему, потому что потом я завыла жалостливую песню про разлуку — чужую сторону и следом лихо проорала разудалую про трех танкистов. Я вопила так упоенно, раскачиваясь, и даже, призывая примкнуть, дирижировала, что, поражаясь самой себе, совсем забыла о предстоящем крушении…

Видимо, своим бешеным ором я отвлекла не только пассажиров, но и высшие силы, которые вот-вот должны были остро отточенным карандашиком вычеркнуть наш самолет из Книги жизни. Но не успели. Под песню «Москва — Пекин» (она тоже откуда-то всплыла, не верите? А вы побудьте в моей шкуре, в падающем самолете — не то еще вспомните), под историческую песню «Москва — Пекин» наш самолет совершил посадку.

Летчик Миша обнял меня, как в кино, и выпросил номер моего телефона. Но поскольку он звонил и просил к телефону какую-то Олю, а мой папа отвечал, что такой тут нет, наша с ним дружба завершилась, так и не начавшись…

О красоте

Мама моя — удивительно красивая женщина. Такая нежная, обаятельная, женственная, обворожительная, воздушная, стройная, пленительная, чарующая, прелестная. У нее идеальная фигура, густые блестящие волосы, огромные глаза, восхитительная кожа, звонкий чистый голос и легкий смех.

Я — в папу.

Нет, я, конечно, ничего. Особенно когда наряжаюсь в кружева-оборки-каблучки и шляпку. Такой создаю образ мечтательный, нежно-романтический. А потом этот образ — ляп! — и как всегда. В меня же поэтому абсолютно невозможно влюбиться. Потому что мой внешний облик абсолютно не соответствует намерениям и планам судьбы, меня по жизни ведущей.

Рядом с моим домом находится военное училище. Как я любила военных — не передать, у меня прямо температура поднималась, когда я военных видела! И вот каждое утро я бегу в университет в сапожках на каблучке, в легкой каракулевой шубке (с муфтой!) и в шапочке-боярочке. Бегу мимо военного училища. А курсанты на улице снег убирают. Я, конечно, и внимания не обращаю. Подумаешь, курсанты! Там с ними лейтенант всегда стоит юный. Понятия не имею, кто такой. Даней зовут. Даня Кривченко. Двадцать три года ему. Живет на улице Федьковича с мамой, папой и сестрой. Сестра в пятнадцатой школе учится, ее Ирочкой зовут. Понятия не имею, кто он такой, этот Даня. И мне даже и неинтересно. Ну, теннисом большим он занимается, там еще баскетбол… ага! — еще на гитаре играет, поет хорошо. Словом, не знаю я его.

И вот каждое утро я бегу в университет. А город наш на холмах расположен. И бежать на каблучках мне трудно — гололед. Но я ведь… ну… про образ романтический я же говорила… Офицер этот уже здороваться начал, мол — доброе утро, девушка… Подумаешь! Но если начать бежать на десять минут позже — курсанты уже снег убрали, лед скололи, все подмели и ушли на завтрак. Поэтому приходится очень рано вставать.

Ну и вот-вот этот Даня-лейтенант должен у меня номер телефона моего попросить. Курсанты, конечно, будут хихикать, будут переглядываться, но вот-вот. Мол, девушка, телефончик не дадите? Ну я, конечно, скажу, что не работаю на фабрике телефонных аппаратов, что я телефоны незнакомым людям не раздаю. Даня этот сконфузится очень. И где-то через неделю, если снег, конечно, будет, он опять что-нибудь придумает. Он, конечно, очень застенчивый, но изобретательный.