Кенигсмарк

Странное спокойствие царило в эту ночь. Изредка лишь то там, то здесь раздавался случайный выстрел. Орудия молчали.

Виньерт продолжал свой рассказ.

— Читали ли вы когда-нибудь «Барона Гейденстамма», сочинение Мейера Форстера? Он немало слизал у Толстого (вся глава о скачках на императорский приз взята из «Анны Карениной») и много, увы, у нашего Октава Фелье. Несмотря на это, прочитайте всё-таки страницы, посвящённые Ганноверу, жизни немецкого гарнизона, королевскому парку под снегом — и вы получите те же впечатления, какие я испытал, прибыв в Лаутенбург в воскресенье, 26 октября 1913 года, в 10 часов утра.

Уже с 8 часов стали мало-помалу исчезать вершины прославленного легендой о Вальпургиевой ночи Гарца, тонувшие с южной стороны в медно-красной дымке. Затем пошли засеянные поля, безжизненные и некрасивые. Когда поезд переехал через Аллер, пейзаж оживился. И вдруг, прыгая в своЁм базальтовом русле, показалась извилистая речка Мельна; километрах в шестидесяти от Лаутенбурга, к которому мы приближались, она впадает в Аллер.

Белое печальное небо. Город, повисший на склонах холма, огибаемого Мельной, показался мне немного похожим на По или, пожалуй, скорее на Сен-Годан, сходство с которым ему придавали черепичные крыши домов. Вдали, на самой вершине холма, из-за густых деревьев показалась высокая башня. Я догадался, что это замок.

Как лошадь, чующая конюшню, поезд прибавил ходу. Мы то ехали вдоль ручейков, то пересекали ручейки, которые текли между двумя рядами ив. Вода белела пеною на маленьких порогах, водоросли дрожали в ней; угадывалось тихое журчанье ручейка, не слышное за шумом поезда. В общем, мирный и чистый пейзаж, немного напоминавший Иль-де-Франс. Что же, в конце концов, здесь можно быть счастливым.

Лаутенбургский вокзал оказался определённо отвратительным. Знаменитый вокзал в Метце, в сокращении и с большими претензиями. Впрочем, у меня не было времени внимательнее его рассмотреть.

— Господин профессор Виньерт? — подобострастно спросил меня чиновник в фуражке, которому я вручил мой билет.

Марсе телеграфировал о моём приезде.

Человек в фуражке подал знак, и передо мной появились два лакея в чёрных ливреях с золотым галуном.

Один из них взял у меня багажную квитанцию, а другой усадил меня в огромный лимузин, который моментально и отъехал.

В десять минут мы пересекли весь Лаутенбург и, не убавляя ходу, влетели в большой двор замка. Часовой на всякий случай сделал мне на караул. Шофёр нажал на клаксон.

— Не угодно ли будет господину профессору сойти, — сказал лакей, открывая дверцу.

Толстый метрдотель, с красным лицом, показался на площадке подъезда. Он поклонился мне три или четыре раза.

— Хорошо доехали, господин профессор? Прошу господина профессора последовать за мной. Я провожу господина профессора в его апартаменты.

Сколько бы дипломов я ни получил, во Франции меня в десять лет не титуловали бы столько раз профессором, сколько мне довелось в Лаутенбурге выслушать это обращение в одно только утро моего прибытия.

Когда я вошёл в комнату, мой багаж был уже там. На маленьком столике была приготовлена весьма изысканная, аппетитная на вид, закуска. Я был польщён.

— Если господину профессору что-нибудь понадобится, благоволите позвонить. Людвиг, лакей господина профессора, всегда к его услугам, он находится рядом.

Перед тем, как выйти, толстяк поклонился ещё ниже и протянул мне пакет с большой красной печатью.

— Не угодно ли господину профессору прочитать письмо, которое ему оставил господин комендант Кессель?

Комендант Кессель, гувернер его высочества наследного герцога, извинялся, что никак не сможет встретить меня на вокзале. Весь Лаутенбургский двор теперь на охоте, и он должен сопровождать своего воспитанника. Он просил меня воспользоваться этим днём, чтобы освоиться с дворцом. Завтра, в понедельник, в без четверти десять, он будет иметь честь ждать меня, чтобы ровно в десять часов представить меня великому герцогу Фридриху-Августу.

Желая немедленно приступить к использованию моих прерогатив, я позвонил. На пороге показался Людвиг.

«Вот каков ты, однако, — подумал я. — Тьерри достаточно было бы увидеть тебя, чтобы сразу успокоиться».

Это был малый лет тридцати, с удивительно невыразительной физиономией. Я не видал таких до моего прибытия в Германию. Впоследствии я освоился с этими круглыми соломенного цвета шишками с голубыми глазами. У девяти из десяти наших военнопленных такие головы.

От Людвига я мог добиться только одного, а именно, он сообщил мне, что столоваться я буду в первом этаже (моё помещение находилось во втором), в столовой, отведённой специально для гражданских и военных чинов двора наследного герцога, то есть для меня, коменданта Кесселя и профессора кильского университета Кира Бекка; но каждому из нас предоставлялось также право обедать у себя.

Виньерт, который с самого начала своего рассказа говорил всё тем же размеренным голосом, вспоминая без труда малейшие мелочи этой истории, с которой он, по-видимому, мысленно не расставался ни днём, ни ночью, вдруг остановился и сказал: