Кентавр

Изможденный, он лежал, прислонившись к известняковой скале, и временами проваливался в сон, а ветер шумел над ним, и сухой песок покалывал кожу. Лицо любимой постоянно стояло перед ним, нежные глаза и тонкие руки ласкали его, он чувствовал запах светло-каштановых волос. Но в этом не было ничего странного: все его мысли были обращены к ней и к Англии, где росли шелковистая зеленая трава и большие пышные деревья, где жимолость и болиголов сплетались в живую изгородь… А бесчувственная пустыня стерегла его под сухим и безжалостным небом Египта…

Было, наверное, около пяти утра, когда юношу разбудил голос, и он резко вскочил — голос той ясновидящей. Ее слова растаяли во тьме, но одно осталось: вода! Сначала он удивился, но потом нашел логичное объяснение. Причина была чисто физиологической. Его тело нуждалось в воде, вот почему это слово преследовало его. Он испытывал жажду.

В тот миг юношу впервые обуял настоящий страх. День или два голод можно перетерпеть — но жажда! Жажда в пустыне — вот самая большая беда. Этот постулат, привитый еще в детстве, повергал в ужас. Стоило об этом подумать — и от мысли о жажде уже стало невозможно избавиться. Несмотря на все усилия, страх юноши рос по мере того, как росла его жажда. До этого он много курил, ел в обед острую пищу, сухой обжигающий воздух нес с собой щелочные пары. Молодой человек искал хотя бы холодный круглый камешек, чтобы положить в свой пылающий рот, но попадались только угловатые пыльные осколки известняка. Здесь не было других камней. Холод помогал ему сопротивляться, но подсознательно юноша знал, что надвигается нечто ужасное. Что это будет? Он пытался спрятаться от этих мыслей, гнал их, но ничего не мог поделать: полная тщетность его потуг против силы мироздания пугала. И тут он понял: ужас несло солнце. Безжалостное солнце уже в пути, оно вставало. Возвращение светила знаменовало смерть…

Оно взошло. Испытывая неподдельный ужас, Ларсен наблюдал, как великолепный стремительный рассвет разбудил песчаное море. Небо на востоке мгновенно заполыхало кровавым пожарищем. Горные гряды, невидимые в свете звезд, превратились в бесконечные черные цепи, похожие на огромные волны замерзшего океана со срезанными гребнями. Широкие полосы голубого и желтого сменяли друг друга по мере того, как небо ласково касалось изъеденных ветром скал розовато-лиловыми лучами, очерчивая их со всех сторон, проявляя самые потаенные уголки. Гряды не приближались, они ждали, когда поднимется солнце — и вот тогда они зашевелились. Они росли и сжимались, они передвигались, когда солнечные лучи высвечивали их, а тень уползала. Но через час здесь не будет теней. Не будет прохлады.

Кучки камней уже заплясали перед глазами. Это было ужасно. Необозримое пространство вокруг начинало греться. Предстояли еще двенадцать часов пылающего ада. Чудовищная пустыня уже ослепительно сияла, каждая ее частичка, каждый кусочек был подобен предыдущему или тому, что следовал потом. Пустыня насмехалась над понятием направления, здесь не было никаких ориентиров.

Юноша поднялся и пошел; он прошел несколько миль, но сколько точно и куда — на север ли, юг, запад или восток, — он не знал. Теперь им овладело безумие, ярость пустыни. Он был захвачен ее ритмом, ее бесконечностью, ее неутомимым движением — движением полыхающего смертоносного простора. Молодой человек чувствовал, что она — живая, чувствовал ее слепое желание изменить его, сделать таким же, как она, — иссушить, сжечь дотла. Он чувствовал — хотя и знал, что это лихорадочный бред, которому верить никак нельзя, — что его крохотная жизнь лежит на этой громадной поверхности точкой в пространстве, кучкой камушков. Его эмоции, его страхи, его надежды, его амбиции, его любовь — просто кучка маленьких, ничего не значащих камней, которые сейчас ведут свой танец, а потом превратятся в прах и уйдут под землю. Он чувствовал все, хотя знал, что в это не надо верить. Он стал частичкой чего-то большего.

Но тут его сила воли предприняла еще одну мужественную попытку. «Ночь и день, — смеялся он, и его губы болезненно трескались от натяжения, — только и всего? Множеству удавалось продержаться по нескольку дней…» Верно, но только он был не из их числа — обычный, непривыкший к лишениям, слабый, неподготовленный и не ведающий стойкости в борьбе человек. Он не знал, как защитить себя. Пустыня наносила свои удары. Она играла с ним. Язык распух, пересохшее горло не могло глотать. Юноша упал…

Так он пролежал час, догадавшись все же лечь на возвышенности, где его проще было заметить. Прошло два, три, четыре часа… Зной обдавал его, словно из раскаленной печи… Раз, открыв глаза, он увидел вначале чистое небо над собой, а потом заметил в вышине черную точку, и еще одну. Словно из ниоткуда, высоко-высоко, почти на грани видимости. Точки возникали… и исчезали, и снова появлялись. Все ниже… все ближе… — стервятники…