Кентавр

Огромный пустой дом и так не выглядел гостеприимным, а свет фонаря, по сравнению с которым тьма вокруг казалась еще более кромешной, был явно недостаточным для обследования. Чтобы его начать, требовалось набраться храбрости. Дом был не просто пустым — он был пустым, потому что в нем никто не смог жить. Он пришел в запустение из-за давящей атмосферы, ведь двое сменившихся здесь следом друг за другом, причем недавно, жильцов выбрали это место, чтобы свести счеты с жизнью. И причины этих действий, по разумению Пелэма, не добавили уюта. А двумя годами ранее другой жилец, который, по всей видимости, и сыграл роль зловещего источника всех последующих событий, также покончил с собой, предварительно умертвив самым ужасающим образом всю свою семью. Свихнувшийся от наркотиков, выпивки, несчастной любви или от чего-то в равной степени сильного и разрушительного, — Пелэм не смог точно выяснить, что это было, — он был найден среди кошмарных свидетельств его леденящей сердце оргии, задушенный собственными руками. Считалось, что следующие жильцы также нашли свой конец, испытав его тлетворное, ужасающее посмертное влияние. И потом все арендаторы неожиданным образом стали отказываться от жилья, разрывали договора, предпочитая выплатить неустойку, чем жить в этом доме, и даже подавали в суд. Таким образом, дом был выставлен на продажу за бесценок, а молодой Пелэм теперь пытался рассмотреть его гнетущую утробу в луче плохонького фонарика. Его целью было на личном опыте выяснить, чтобы потом использовать в своем новом романе, что впечатлительный человек может испытать в течение ночного бдения в таком проклятом месте. Юноша был впечатлительным человеком, и он получил материал для книги. Получил даже гораздо больше. Среди множества любопытных случаев, описанных доктором Фелдманом, детали этого дела вышли самыми странными.

Обследование дома Пелэм провел тщательно, но оно оказалось безрезультатным: выяснилось, что в огромном мрачном особняке никого нет. Причем впечатлительного юношу осмотр комнат лишь сильнее взбудоражил: Пелэму потребовалось хорошенько собраться с духом, чтобы осмотреть некоторые помещения, вроде комнат прислуги наверху, подвальных кабинетов и залов с двумя выходами. Все это время его не покидало ощущение, что кто-то тайком следует за ним, наблюдает, а тени вокруг скрывают эту фигуру. Где-то резко захлопнулась дверь, отовсюду доносились скрипы, стоны и потрескивания, а по коридорам гулял сквозняк. Тем не менее дом был мертв; его наполнял тот затхлый запах, та всепоглощающая пустота, то зловещее ожидание, что присущи всем заброшенным зданиям. И вот Пелэм снова стоит в холле, с чувством удовлетворения оттого, что он честно проделал свою работу и теперь может устроиться в маленькой гостиной и провести там ночь, как и намеревался. Днем он уже принес сюда два складных стула, к тому же у него с собой были книга, свечи и кофе. Придет Фелдман или нет, он продержится. Если даже что-то случится, сказал юноша себе, я справлюсь. Пелэм поднялся наверх и расположился в комнате. Он успокоился, если быть точнее, он был совершенно спокоен и полностью владел собой.

Именно в этом месте история Пелэма, написанная красными чернилами в блокноте Фелдмана, привлекла внимание доктора как специалиста. Слово «спокойный» было подчеркнуто, а на полях стоял вопросительный знак. Исследование дома должно было обострить нервы до предела, но вместо этого случилось противоположное — молодой человек обрел спокойствие. Он чувствовал себя «спокойно», был способен «справиться» со всем, что бы ни случилось. «Прежде он не замечал в себе такого странного спокойствия», — гласили комментарии психиатра. Пересказывая это потом еще раз, Пелэм использовал другое определение для своего состояния: «успокоившийся». «Тревога ушла, — говорил он, — словно я выпил какого-то успокоительного и оно подействовало. Я внимательно следил за всем, что происходило вокруг меня». Юноша попытался объяснить: «То, что полчаса назад заставило бы меня вздрогнуть и подскочить от страха, теперь вообще не вызывало никакой реакции. Я наблюдал за всем, ничего не пропуская, но не было никакого серьезного волнения, не говоря уж о страхе. Я был готов увидеть что угодно. Словно под воздействием какого-то наркотика». По этому поводу в блокноте доктора появился интересный и заставляющий задуматься комментарий: «Это необычное предваряющее какое-то событие спокойствие, несомненно, наступало постепенно, хотя П. открыл его неожиданно для себя. Он осознал его только тогда, когда оно полностью завладело им. Его собственное слово «успокоившийся» говорит о постепенно наступающем состоянии. Болезненная возбужденность прошла полностью, но обостренное внимание нисколько не ослабло. Он чувствовал себя «готовым» к тому, что могло произойти. Что же его подготовило!?»