Кентерберийские рассказы

Что слуг любви до смерти опаляют,

И Клятвы те, что их союз скрепляют.

Тут Мощь и Прелесть, Лесть и Хвастовство,

И Хлопотливость тут и Мотовство,

Безудержная Роскошь и Богатство,

Надежда, Страсть, Предерзость и Приятство,

И Ревность в гелиантовом венке,

С кукушкою, сидящей на руке,

Пиры и Песни, Пляски и Наряды,

Улыбки, Похоть — словом, все услады

Любви, которых не исчислить мне,

Написаны все кряду на стене;

Их больше, чем сумею передать я:

Весь Киферон,[93] пожалуй, без изъятья

(Где водружен Венерин главный трон)

В картинах на стене изображен

И сад ее во всем своем веселье.

Не позабыты тут: вратарь-Безделье,

Нарцисс, красавец тех былых времен,

Безумствующий в страсти Соломон,

Все подвиги Геракла самого,

Медеи и Цирцеи волшебство,

Свирепый Турн,[94] столь храбрый в ратном поле,

Богатый Крез, томящийся в неволе,—

Все учит нас, что ум и горы блага,

Краса и хитрость, сила и отвага

Не могут разделить с Венерой трон.

Венера правит миром без препон.

Весь этот люд в ее сетях увяз.

«Увы, увы!» — твердят они не раз.

Два-три примера вдосталь говорят,

Но я б набрал и тысячу подряд.

       Там статуя Венеры, вся сверкая,

В обширном море плавала нагая;

Ее до чресел море облегло

Волной зеленой, ясной, как стекло.

В ее деснице — лютня золотая,

Над головой голубок реет стая,

А на кудрях, являя вид приятный,

Лежит из роз веночек ароматный.

Пред ней стоит малютка Купидон,

Два крылышка на спинке носит он,

К тому ж он слеп (как всякий часто зрел),

В руке же лук для светлых острых стрел.

       А почему мне не поведать вам

О живописи, украшавшей храм,

Что герцог Марсу ярому обрек?

Расписан был он вдоль и поперек,

Подобно недрам страшного чертога,

Большой божницы яростного бога

В краю фракийском, хладном, ледяном,

Где, как известно, Марсов главный дом.

       Там на одной стене была дубрава,

Где все деревья стары и корявы,

Где остры пни, ужасные на вид,

Откуда зверь и человек бежит.

Шел по лесу немолчный гул и стук,

Как будто буря ломит каждый сук.

А под холмом, прижат к стене откосной,

Был храм, где чтился Марс Оруженосный,

Из вороненой стали весь отлит;

А длинный вход являл ужасный вид.

Там слышен был столь дикий вой и рев,

Что ворота дрожали до основ.

Лишь с севера сквозь дверь струился свет:

Отсутствовал окошка всякий след,

Откуда б свет мог доходить до глаза,

А дверь была из вечного алмаза,

Обита крепко вдоль, и вширь, и вкось

Железом; и чтоб зданье не тряслось,

Столп каждый изумительных палат,

Сверкавший сталью, с бочку был в обхват.

       Там мне предстал Измены лик ужасный,

Все Происки и Гнев багряно-красный,

Как угли раскаленные в кострах,

Карманная Татьба и бледный Страх,

С ножом под епанчою Льстец проворный,

И хлев горящий, весь от дыма черный,

И подлое убийство на постели,

Открытый бой, раненья, кровь на теле,

Раздор с угрозой и с кровавой сталью…

Весь храм был полон воплем и печалью.

Самоубийцу я увидел там:

Живая кровь течет по волосам

И гвоздь высоко меж волос торчит;

Там настежь хладной Смерти зев раскрыт;

Средь храма там стоит Недоли трон,

Чей лик унылой скорбью омрачен;

Там слышал я Безумья хохот дикий,

Лихую Ругань, Жалобы и Крики;

Там искаженный труп лежит в кустах;

Там тьма поверженных кинжалом в прах;

Добычу там тиран подъял на щит;

Там град, который до основы срыт;

Там флот сожженный пляшет средь зыбей;

Хрипит охотник в лапах медведей;

Младенца в зыбке пожирает хряк;

Ошпарен повар, в чьих руках черпак.

Марс не забыл во злобе ни о ком:

Раздавлен возчик собственным возком,

Под колесом лежит он на земле.

       Клевреты Марса там — в большом числе:

Там оружейник, лучник и коваль,

Что в кузне для мечей готовит сталь.

А выше всех — Победа в бастионе

Сидит с великой почестью на троне;

Преострый меч у ней над головой

Висит на тонкой ниточке одной.

Как пал Антоний, как Нерон великий,

Как Юлий пал, изображали лики.

Их не было еще в те времена,

Но их судьба там наперед видна,

Как Марсова угроза. Те фигуры

Все отражали точно, как с натуры.

Ведь в вышних сферах Судьбы начертали,

Кто от любви умрет, а кто от стали.

Довольно сих примеров. Много есть

Их в старых книгах, всех не перечесть.

       На колеснице — Марсов грозный лик;

Он весь в оружье, взор безумен, дик.

И две звезды над ним горят, сверкая,

Одна — Пуэлла, Рубеус — другая:

Им в книгах эти имена даны.

Так был написан грозный бог войны:

Кровавоглазый волк у ног лежал

И человечье мясо пожирал.

Все тонкой кистью выведено строго

С почтеньем к славе ратоборца-бога.

       Теперь Дианы-девственницы храм

Как можно кратче опишу я вам.

Как по стенам от пола до вершины

Написаны различные картины

Лесной охоты девственницы чистой.

Я видел там, как бедная Калисто

Под тяжестью Дианиного гнева

Медведицею сделалась из девы,

А вслед за тем — Полярною звездой

(Так понято все это было мной),

А сын ее был превращен в светило.

Там Дану страсть во древо обратила

(Здесь мыслится не божество Диана,

А дочь Пенея, по прозванью Дана[95]).

Вот Актеон, в оленя превращенный

За то, что зрел Диану обнаженной.

Там псы его (так видел я воочью),

Не опознавши, растерзали в клочья.

А поодаль картина там видна,

Где Аталанта гонит кабана,

И Мелеагр, и множество других,

За что Диана поразила их.

И не одно еще я видел чудо,

О коем вам рассказывать не буду.

       Богиня, на олене восседая,