Кентуки

Два квадратных метра витрины, где он теперь обитал, казались ему все более тесными. Марвину стало так скучно, что он рискнул на время оставить кентуки без присмотра и немного поучиться. Ведь книги лежали перед ним – да, они, как всегда, лежали перед ним, но были такими неинтересными, что Марвин даже придумал игру: иногда он медленно открывал их, воображая, будто это памятники какой-то древней цивилизации. Но потом всегда возвращался к своему кентуки, в ту вечную непроглядную ночь, где мимо витрины почти никогда никто не проходил. Однажды перед ней остановился пожилой мужчина и принялся разглядывать кентуки. И Марвин заставил того покрутиться вокруг своей оси – сначала в одну сторону, потом в другую. Мужчина поаплодировал и слишком громко захохотал, поэтому Марвину показалось, что тот сильно навеселе. А еще как-то раз к витрине подошел мальчик, он был старше Марвина и, учись они в одной школе, никогда не обратил бы на него внимания. Мальчик в знак приветствия стукнул по стеклу кольцом. Потом подмигнул и двинулся дальше. На следующий день он снова оказался перед витриной. И на следующий тоже. Марвину мальчик нравился, как нравился и звук, с которым кольцо ударялось о стекло. Иногда Марвину казалось, будто тот заворачивает сюда специально, чтобы поздороваться с кентуки.

Однажды вечером, когда основной свет в витрине уже погасили, кто-то поднял кентуки с пола. И Марвин сразу увидел совсем другую картину: полки, уставленные радиоприемниками, миксерами, кофемолками, кофеварками, а еще – прилавок и сверкающие полы. Помещение было маленьким, как он и предполагал, но до отказа забитым товаром и зелеными растениями. Кентуки поставили на стол в самом центре комнаты – кажется, единственный здесь. Наконец-то Марвин мог разглядеть все целиком, и это произвело на него потрясающее впечатление.

Он в отчаянии стал искать зеркало или хоть какую-нибудь гладкую поверхность, чтобы взглянуть на собственное отражение и узнать, каким же зверем ему довелось стать. Женщина, которая принесла его сюда, была толстой и старой, но она бойко сновала туда-сюда, протирая тряпкой все, что попадалось ей под руку. Она открыла боковую дверь витрины, которую Марвин ни разу не видел открытой, и занесла оттуда внутрь пылесосы. Потом наклонилась над кассой, и долго были видны лишь ее ноги, а с другой стороны иногда высовывались серые перья метелки для пыли. На стене за прилавком висели часы, штук семь, и все они показывали час и семь минут. Марвин не понял, почему женщина делает уборку ночью, в столь не подходящее для этого время, как не понял и того, хозяйка она здесь или простая уборщица. Он вспомнил слова матери, которая утверждала, что никто не уберет за тобой грязь лучше, чем ты сам, а эта женщина явно очень старалась. Он увидел, как она нагнулась, положила метелку на стол и снова взяла в руки замшевую тряпку. И тогда Марвин решил показать ей свой коронный номер: стал кружить по столу, а также открывать и закрывать глаза, издавая глухие и печальные звуки. Женщина обернулась, чтобы посмотреть на него. Марвин тотчас встряхнулся, не двигаясь с места, как, по его представлению, встряхивается мокрая собака, после чего приблизился к самому краю стола. Ничего другого он не мог ей продемонстрировать. Женщина обошла стол, не сводя с кентуки глаз. Теперь она стояла почти вплотную к столу, и зеленый рабочий фартук, завязанный сзади, занял собой весь экран. Марвин посмотрел вверх, так как хотел проверить, не перестала ли она улыбаться, и увидел, как на него опускается рука. Он не мог с точностью сказать, зачем рука это делает, но тут на голову ему легла ладонь женщины, и между ними сразу установилась какая-то необычная связь. В динамиках планшета вновь раздался короткий и пронзительный звук, и Марвин наконец-то сообразил: женщина его гладит. Он опять издал прерывистый крик, который, как ему показалось, напоминал кошачье мяуканье, несколько раз открыл и закрыл глаза, и сделал это как можно быстрее, пока ладонь гладила его, отчего фартук перед экраном мягко колыхался.

– Какой же он красивый, – сказала женщина на незнакомом языке, но модуль управления без заминки перевел ее слова.

Она была одета точно так же и говорила так же ласково, как женщина, делавшая уборку у них в доме, в их слишком большом доме в Антигуа, где было полно всяких безделушек, которые раньше принадлежали матери и от которых никто сейчас не решался избавиться. Та, другая, женщина заботилась о Марвине, словно он был еще одной осиротевшей безделушкой. Женщина в зеленом фартуке дотронулась до него. И почесала ему голову с неподдельной нежностью, как чешут щенков, а когда отняла руку, Марвин повернулся к ней, требуя еще. И тут женщина нагнулась к кентуки, так что ее огромное лицо заняло весь экран, и в первый раз поцеловала его в лоб.