Кентурион

Таран пробил гаулу борт ближе к носу, манипулярии очистили эту часть палубы, и пробивались на корму. Слуги Зухоса отчаянно сопротивлялись. Вот, один из гребцов взмахивает секирой, и сам попадает под меч – острый гладий вспарывает ему живот вместе с кожаным панцирем. Слуга, однако, не сдается – одной рукой придерживая вываливающиеся кишки, другой он кроит воздух слабеющими махами, до последнего вздрога, в луже собственной крови. А вот еще один – тычет копьем, да промахивается. Манипулярии перерубает древко, и тогда слуга, отбросив бесполезную деревяшку, кидается на римлянина с голыми руками, пытаясь вцепиться в шею и задушить. Но напарывается на пиллум с очень длинным железным наконечником. Побелев, слуга ухватывается за пиллум, и проталкивает его в себя, сквозь себя, подтягивается, перебирая руками, к манипулярию. Острие вылезает у зуховца из спины, но тот будто и не чувствует боли – скаля зубы, тараща глаза, подбирается к противнику, тянет к нему скрюченные пальцы, с которых каплет теплая кровь.

Вой и пронзительные крики полнили воздух. Уханья и хэканья, лязг и скрежет звучали аккордами, складываясь в кошмарную музыку смерти.

– Сергий! – крикнул Искандер. – А давай через подпол?

Он показал на крышку трюмного лаза.

– На корме такой же!

Роксолан мигом обдумал идею, и кивнул:

– Годится! Акун! Кадмар! Все сюда!

Трюмный лаз никто не запирал, крышка отворилась легко, а видеть их никто не видел – слуги Зухоса выли и кричали за плотно сбитой стенкой маштуляриев, прорубавших себе дорогу мечами. Искандер, как автор идеи, спустился в трюм первым. Груз занимал все место – плотно уложенные щиты, копья, мечи, доспехи. Снопы дротиков, тюки кожаных панцирей, поленницы поножей и налокотников. До палубы, в щели которой сыпалась пыль, вбиваемая десятками ног, и капала пролитая кровь, оставалось чуть больше двух локтей.

– Ползком марш! – скомандовал Эдик, кряхтя. Встал на четвереньки и полез вперед. – Такое впечатление, – донесся его голос, – будто под сценой ползешь в доме культуры, а наверху ансамбль песни и пляски гопака танцует…

– Ползи, давай! – проворчал Гефестай.

Сергий, стараясь не порезаться и не наколоться, обогнул основание мачты и вылез к кормовому люку.

– Гефестай! – подозвал он кушана. – Ты у нас самый длинный, толкнешь крышку!

– Толкнем…

– Искандер! Акун! Регебал! Кадмар! Готовимся!

Гефестай глянул на Сергия, тот кивнул, и сын Ярная, уперевшись в крышку люка, резко распрямился. Крышка с грохотом вылетела. На край шагнул слуга Зухоса, оступился и полетел в трюм. Искандер с Акуном почтительно расступились, а Кадмар чиркнул упавшего острием меча по горлу.

Первым на палубу, как чертик из коробки, выскочил Лобанов. Увидеть его смог один кормчий, который пытался делать два дела одновременно – и за рулевым веслом следить, и топорики метать. Кормчий выкатил глаза и кинул в Лобанова топорик, похожий на индейский томагавк. Сергий поймал его, и бросил обратно – маленькая метательная секирка втемяшилась кормчему в лоб. Тот застыл, как манекен, постоял, качнулся и перевалился через борт в мутные воды реки.

– Все тут? – спросил Роксолан, торопясь использовать эффект внезапности.

– Все! – ответил контуберний вразнобой.

– На врага!

Слуги Зухоса, толпой отражавшие атаку манипуляриев, были так увлечены боем, что даже не оглядывались. И зря!

Сергий подлетел к двум зуховцам, подпрыгивавшим за строем. Ударил кепешем налево наискосок, рубанул направо. «Два – ноль в нашу пользу!..» Гефестай врезался глубже всех – прокалывая спины слугам Зухоса, он отшвыривал труп за спину и вонзал клинок в «очередного». Искандер и вовсе орудовал с обеих рук, но ему достались особо живучие – даже с перерубленной печенкой умудрялись пырнуть мечом. Искандер уворачивался и рубил по второму разу.

Эффект неожиданности сработал – пока зуховцы допетрили, что враг не только спереди, но и сзади, они успели потерять добрый десяток бойцов. А манипулярии, видя такое дело, вдохновились и принялись мочить врага с еще большим энтузиазмом.

Но вот самого главного врага на палубе не было.

Сергий отскочил к борту, и глянул в сторону «Геркулеса» – там шел спектакль на ту же батальную тему. Трирема пробила борт гаулу почти посередине, и манипулярии отжимали слуг Зухоса к носу и корме одновременно. Им пришлось бы туго одним, но на подмогу триреме подошел бау, и добровольцы перескакивали на корму гаула. Зуховцы дрались, не пускали добровольцев, дотягиваясь серпоносными шестами – дорюдрепанами – до снастей бау, раскачивая ассеру – тяжелую деревянную балку с концами, окованными железом. Пару раз ассера задела нос триремы, снесла переднюю мачту-долон и даже проломила «Геркулесу» палубу. Дорюдрепаны доцарапались до штагов и вантов мачты на бау, но та стояла прочно, тогда серпы на шестах пошли терзать человеческие тела – пара добровольцев со страшными ранами тонула, плещась и разбрызгивая мутную розовую воду. Но Зухоса не было видно.

– Может, эта тварь сошла на берег? – предположил Искандер, отступая к борту под натиском троих зуховцев, шустро работавших мечами.