– Это хорошо, что ты вспомнил. Охуенно. Теперь осталось последнее дело.
С этими словами он схватил молоток и за минуту превратил дормезю в мечту истопника.
– Ты что натворил, чмо усатое?!
– Да она нахуй тебе не нужна.
– Это ж… Я же.. Лучистая… Как теперь идеи…!!!!
– Идеи? Идеи… А где была придумана самая блестящая твоя идея?
– В смысле?! Тут, на дормезю! На дормезю, бля!
– Не ****и.
– Да какая разница… – ответил предынфарктный Лурье и, подумав, добавил. – На Малибу?
– Мимо.
– В туалете «Сохо»? Гоа? Нет, маникюр в Амстере!
– Тебе ещё раз по пальчику въебать? Хули ты себя обманываешь?
И Лурье вспомнил.
…Это было в октябре. Кажется, очень давно. Он ехал на метро из Алтуфьево, где снимал комнату, через всю Москву, до «Пражки», где за 100 рэ стриг ветеранов труда на пару с Абдуллой. Вроде на «Владыкино» в вагон зашла студентка и уселась напротив, привычно для дам расфокусировав взгляд внутрь себя. Славик не мог оторвать от неё взгляд. Она была безумно красива, но… Если подправить волосы вот тут… И завернуть вот так… Убрать к ****ям эту чёлку… Так к нему пришла его первая идея. Идея, с которой он честно выиграл первый в своей жизни увесистый конкурс, и его взяли в салон на «Беговой».
– Я вспомнил. Вспомнил, Серёга!… Серый?
Но муза уже не было.
…До Лучистой было еще полтора часа. Славик Давикоза вышел из дому, прошёл швейцара/охрану/шлагбаум/охрану/забор/охрану и спустился в метро. Он час катался по Кольцевой, всматриваясь в хмурые лица, вдыхая тысячи Серёг, вслушиваясь в студенческий щебет и вялые пенсионные перепалки. Но идея не приходила. Ругая матом дебильного муза, на «Тверской» он вышел на поверхность и уныло побрёл к салону, у которого уже парковалась мадам Лучистая, норовя стать очередной звездой «Ютуба». И тут он увидел клён. Обычный клён, мимо которого он проезжал каждый день. Славик мысленно приставил под его раскидистую крону искусственный лик Лучистой. Если подправить волосы вот тут… И завернуть вот так… Убрать к ****ям эту чёлку…
…Радостным смайлам под постом Лучистой не было видно конца. То, что было на её голове, хотели все. Количество комментариев «Икона стиля!» в два раза превысило привычные «Ты сука, шалава, хочу тебя ****ец!». И вообще никто не вспомнил об альбоме «Навзрыд», на 99 процентов спижженом у Арианы Гранде.
Идеи из Славика вылетали миллионом летучих мышей. Конечно, он не стал менее манерным и более гетеросексуальным. Но это и не важно. Интереснее то, что он за один вечер намертво поприбивал все балясины, порожки, подлокотники и дверные косяки. И никто не скажет, зайдя в его квартиру: ремонт делали какие-то пидорасы. Это совершенно импосибл.
ВИТЕНЬКА
Деловая женщина Медведская к сожалению для своей алой «Мазды» свернула с бетонной трассы «Дон» и плюхнулась в просёлочные колеи суровой русской дороги. Ехать было с горки, накануне прошёл летний дождик, поэтому плыть на машине по течению было довольно удобно. «Мазда» поймала попутный ветер и понесла Медведскую к родительскому гнезду.
Ежегодный трёхдневный отпуск, отваленный с барской руки консалтинговой компании, она всегда проводила в Плюгаево. Планы Медведской были крайне приземлённые: продышаться от чадящей Москвы, возлежать на берегу Оки, пить ягодные морсы и врать родителям, что её жизнь идеальней некуда. Додумав в деталях миф о карьерном благополучии, Медведская пришвартовалась у знакомого забора, запряглась в набитый сарафанами колёсный чемодан и вошла во двор.
Что-то было не так. Нет, ну тот же крепко сбитый голубенький дом с белыми ставнями. Тот же чуть покосившийся сарай, та же антрацитовая гора угля под навесом. То же фруктово-овощное безумие вокруг. Но, блин, что-то же определённо не так. Ага, точно.
Не было кур. Вообще. Обычно они шлялись где попало и трусливо неслись прочь, если оказывать им внимание. А тут тишина. Может, они в курятнике, подумала Медведская и заглянула за угол. Курятника не было. На его месте взгромоздилось деревянное строение странной формы, с покатой дверью, открывающейся вверх. Медведская пожала открытыми плечами («Папа не Гауди, но всё равно жжёт») и зашла в дом.
– Ма-маааа! Пааап?
– Доченька приехала! – скрепя половицами, из комнаты вышла мать и, орошая Медведскую приветственными слезами, троекратно её облобызала. – Гена, иди ссссюда!!! Твоя дочь на пороге, а ты в свой телевизор!
– Так я бегу, Валь, бегу! Здарова, дщерь! – со звуком отлипающей присоски отец оторвал лик от экрана и выбежал навстречу.
– Слушьте, товарищи, а где куры-то все? Мор, что ль?
Мать на секунду «зависла», отец сделал вид, что ему очень интересно творчество паука под потолком.
– Ой, Алл, щас же это… Дороговато стало держать-то их. И годы ж. Лучше на рынке… Вооооот… Гена, что ты стоишь?! Иди помидор для салата нарви, стоит он!
Отец с готовностью припустил из дому. Медведская хотела было подискутировать о пользе кур в личном хозяйстве, но её оборвал голос, вылетевший из кухни:
– Мать!!! Кто там ещё припёрся?
– Кто это? – прошептала Медведская.
– Это Витенька…