Кьеркегор

«С самого детства меня воспитывали в убеждении, что истина должна подвергаться страданиям, сносить оскорбления и обиды. […] Мне внушили мысль, что миром правят низость, несправедливость и ложь.»

Эта жестокая, даже бесчеловечная концепция христианства сопровождала его до конца жизни:

«И тогда они все отказались от Христа, даже апостол, и тот от него отрекся. Один лишь разбойник на кресте сохранил ему верность до конца, до самого последнего мгновения. Но и его связывали сознание греха и близость смерти» (X³ А 180).

Кьеркегор говорит именно об этом христианстве, к которому и сам принадлежит – к сотканному из крайностей, без женских персонажей и почти что даже без церкви. Именно ему он посвящает свои труды, именно из него черпает радикализм веры, именно ради и во имя него он так жаждал провести религиозную реформу.

Кьеркегор как никто другой глубоко описывает внутреннюю жизнь человека, проводимую в борьбе с разломами своего сознания, наполненную позором греха и страданием, определяющим саму природу человека. О страдании, играющем фундаментальную роль в мысли Кьеркегора, мы еще поговорим, здесь же достаточно лишь вкратце напомнить об узах, связывающих, с одной стороны, христианство требовательности, исповедуемое им самим, и лютеранство и пиетизм – с другой.

В лютеранстве страдание лежит в основе весьма строгого представления о природе человека: в мире, опороченном первородным грехом, страдание считается необходимым условием и тяжким испытанием, через которое обязательно надо пройти. Но вера может прийти на помощь душе и помочь ей справиться с мучениями: вера наделяет их смыслом и тем самым спасает человека от абсурда. Таким образом, она становится не просто движением духа, направленным на достижение вечного спасения и обретение вечного блаженства, но и деятельностью мысли в той степени, в которой благодаря этому движению мир обретает определенный смысл. Вера представляет собой не что иное, как способ познания внутреннего мира человека.

Если страдания укрепляют веру, то человек не должен бежать от них, ища забвения в мирских благах (как говорил Блез Паскаль, «отвлекаться»), но напротив, стремиться к нему, как к неожиданному, дарованному Богом шансу возвыситься к нему душой. Как следствие, христианин – это человек страдания, а христианство, в виде страстей Христовых есть, по сути, единственный способ познать Бога. Отсюда напрашивается неизбежный вывод: если Христос представляет собой модель земного существования и абсолютную истину, то истина эта неизменно приводит к страданию всякого, кто пытается ее принять, позволив ей при этом нарушить привычное течение его жизни. Страдания – это призвание христианина, и Кьеркегор, на чью долю с самого детства их выпало немало, попытался реализовать его сполна. Именно эта разновидность христианства неумолимой логикой своей требовательности побудила Кьеркегора к разрыву с церковью своей страны. Для него христианство, как и внутренняя жизнь, чуждо миру и всегда ему противостоит.

Здесь нужно подчеркнуть особо, что Кьеркегор громогласно отстаивает свое право называться религиозным мыслителем, который совсем не обязательно должен быть просветителем, и у нас еще будет возможность к этому вопросу вернуться. В итоге он получает известность как оппонент Гегеля и критик созданной им философской системы, но противоположность этих мыслителей основывается не столько на теоретическом, сколько на религиозном фундаменте, потребовавшем от Кьеркегора выступить против государственной церкви и высказать соображения по ее реформированию. По собственным словам философа, все его труды служат одной-единственной цели: «пролить свет на природу христианства» (X¹ 646).