Кероглу

Начав свою песню, Кероглу снова ринулся в самую гущу кипевших, как морская пена, войск. Разя направо и налево, доехал он до конца площади и видит, мчатся его удальцы, да как! При виде их взыграло сердце Кероглу, и докончил он свою песню:

Я кликну клич — пойдут игиды строем,
Мы труп твой черный бросим, не зароем.
Твою страну отдам моим героям,
Сравняем горы тут с землей, паша.

Нет, Кероглу не вправе отступиться,

Меч будет средь врагов летать, как птица.
А за Эйваза я тебе, тупица,
Все зубы выбью булавой, паша.

Удальцы, не передохнув, с обнаженными мечами ринулись на воинов Халил-паши. Кероглу поспешил к темнице. Соскочив с коня, он с такой силой ударил палицей о дверь темницы, что железная дверь разлетелась на куски. Вошел он внутрь, разбил оковы на ногах удальцов и вывел их наружу. Затем снова вскочил на коня, и, как говорится, — бегу, лечу, — помчался к Халил-паше. Халил-паша не успел опомниться, как Кероглу был уже около него. Но сразить Халил-пашу ему не удалось. Только было он взялся за меч, как Гырат, налетев на Халил-пашу, ухватил его за голову своими зубами.

В ту же минуту Халил-паша отправился в преисподнюю. Войска, увидев плачевный конец Халил-паши, сдались. Кероглу приказал удальцам прекратить бой. Он пощадил оставшихся в живых воинов, потом прижал к груди свой саз и запел:

Я баязидцам говорю открыто:
Эйвазу долго здесь пробыть не дам.
Султанам лучше уж сидеть на месте,
Рустаму за себя отмстить не дам.

От стуж не мерзну, от жары не тлею,

Страшись, когда бушую на земле я,
В бою подобен каменной скале я,
Фархаду ломом торы бить не дам.

Глаза Нигяр от горя потемнели,

Мы по Эйвазу вместе с ней скорбели.
Гнездо моих героев в Ченлибеле,
И шаху в Ченлибель вступить не дам.

Взял Кероглу Эйваза, Алайпозана, Тохмагвурана и вместе с удальцами повернул к Ченлибелю.

ПОБЕГРАБА

Послушай о рабе!

Когда раб, устрашившись Кероглу, изменил свой путь, он проехал другой дорогой. Ехал он, нигде не задерживаясь, и прибыл прямо к Элемгулу-хану.

Элемгулу-хан слыл богатым и могущественным. Было у него все: и деревни, и сады, и стада, и табуны, и отряды и, как говорится у нас, недоставало ему только свиней.[115] Богатство его отягощало землю. Каждый человек к чему-нибудь особенно льнет, а Элемгулу-хан, скажу я вам, пристрастился к лошадям. Был он большим любителем лошадей. В его табунах было по паре коней всех пород и мастей.

Только раб прибыл во владения Элемгулу-хана, ему тотчас сообщили, что приехал какой-то чернокожий всадник, и под ним такой конь, такой конь, какого от сотворения мира никто не видывал и что сам всадник хочет видеть хана.

Приказал хан представить пред его светлые очи раба вместе с его конем. Смотрит Элемгулу-хан, в самом деле, какой конь! Это не конь, а девица-красавица!

Так и ходит, так и пляшет! Элемгулу-хан не мог оторвать от него глаз.

— Отвечай, кто ты? — спросил он раба. — Чем занимаешься? Откуда едешь и куда путь держишь?

Раб сказал:

— Да продлит аллах жизнь хана. Я раб Ахмеда-таджирбаши. Мы поехали торговать по ту сторону Гафа. На обратном пути на нас напали разбойники. Отняли все товары и деньги. Караван захватили, а людей увели в плен. Я спасся, только благодаря этому коню. Обо всем этом я должен был донести в Тогат Хасан-паше. Но от страха ехать дальше не могу. Разбойники заметили мой побег и послали вслед погоню. Теперь, наверно, они преградили все дороги и проходы.

Задумался Элемгулу-хан и сказал:

— Ладно, а если я дам знать обо всем Хасан-паше, какая мне будет от тебя прибыль?

— Да будет долговечной жизнь хана! Я всего-навсего раб. Что я имею и что могу дать тебе? Одно у меня в этом мире имущество — собственная жизнь да и та не в моей власти. Но если ты известишь обо всем Хасан-пашу и тем спасешь от смерти Ахмеда-таджирбаши, он озолотит тебя, и ты заслужишь благорасположение паши.

— Мне золота и богатств не нужно. Я извещу Хасан-пашу, но с одним условием.

— О, да буду я жертвой тебе, мой хан, что это за условие?

— Условие мое таково: ты должен продать мне этого коня, а себя, пока твой господин не освободится, считай моим гостем. Когда же будешь уходить, я дам тебе любого коня из моего табуна.

— Конь мой, и жизнь моя принадлежит тебе, но, когда будешь посылать человека к паше, скажи мне. Мне тоже надо кое-что поручить ему.

— Хорошо, — согласился Элемгулу-хан.