Кэрри

Кэрри и мама слушали в гостиной, как Теннесси Эрни Форд поет «Пусть горит нижний свет». Пластинка крутилась на старом фонографе, который мама называла «виктролой» (или в особенно хорошем настроении «викки»). Кэрри сидела за швейной машинкой и, нажимая ногами педаль, пришивала рукава к новому платью. Мама, устроившись под гипсовым распятьем, вязала салфетки и постукивала в такт музыке ногой — звучала одна из ее любимых песен. Мистер П. П. Блисс, написавший и этот гимн, и еще великое множество других, служил для нее одним из блестящих примеров трудов Божьих на земле. Раньше он был моряком и грешником (что в ее лексиконе означало одно и то же), богохульником и насмешником над величием Всемогущего. Но как— то раз на море разразился шторм. Когда лодка уже вот-вот должна была перевернуться и затонуть, мистер Блисс узрел видение ада, разверзшегося под морским дном, чтобы поглотить его в одно мгновение, и опустившись, на грешные колени, принялся молиться Господу. Мистер Блисс пообещал, что, если Бог спасет его, он посвятит ему всю свою оставшуюся жизнь, и шторм, разумеется, тут же прекратился.

Сияет ярко Божья милость,
Его маяк неугасим
А мы, как завещал Господь,
Огонь на берегу храним…

Во всех гимнах мистера П. П. Блисса отчетливо проступала морская тема.

На этот раз Кэрри шила очень красивое платье — цвета темного вина (красное мама не разрешила) и с пышными буфами на рукавах. Она старалась не отвлекаться от дела, но сами собой вспоминались разные другие вещи.

Свет под потолком горел сильный, резкий, желтый, на маленьком пыльном плюшевом диванчике никого не было (к Кэрри никогда не заходили мальчики, даже просто «посидеть»), а на дальней стене отпечаталась двойная тень: распятый Христос, а под ним — мама.

Ей позвонили в прачечную из школы, и она вернулась домой в полдень. Кэрри еще в окно увидела, как она приближается, и внутри у нее все задрожало.

Мама была очень крупной женщиной, и она всегда носила шляпу. Последнее время у нее стали опухать ноги, и иногда казалось, что ступни выливаются через края туфель. На улице она носила тонкое черное пальто с черным меховым воротником. Голубые глаза выглядели за стеклами двухфокусных очков без оправы просто огромными. Она всегда брала с собой черную сумку, где лежали обычно кошелек для мелочи, бумажник (оба черные), большая Библия (тоже в черном переплете) с ее именем, отштампованным на обложке золотом, и пачка религиозных буклетов, стянутых резинкой. Буклеты были, как правило, в оранжевых обложках и с очень плохой печатью.

Кэрри смутно понимала, что мама и папа Ральф состояли когда-то в баптистах, но оставили церковь, когда убедились, что баптисты служат Антихристу. С тех пор все богослужения проходили дома. Мама занималась этим по вторникам, пятницам и воскресеньям, которые она называла «святыми днями».

Мама выполняла роль священника, Кэрри — конгрегации. Служба длилась каждый раз два-три часа.

Когда мама открыла дверь и твердо вошла в дом, Кэрри встретила ее в маленькой прихожей, и их взгляды на мгновение пересеклись, словно у героев вестерна перед заключительной перестрелкой — одно из тех мгновений

(страх неужели в маминых глазах действительно страх),

которые позже кажутся значительно дольше.

Мама закрыла за собой дверь.

— Ты — женщина… — сказала она тихо.

Кэрри чувствовала, как дрожат у нее губы, как меняется лицо, но ничего не могла с собой сделать.

— Почему ты ничего мне не сказала? — расплакалась она. — Я так испугалась, мама… А девчонки смеялись надо мной и бросали в меня всякие…

Пока она говорила, мама приближалась, и вдруг ее рука — твердая, мозолистая, мускулистая — мелькнула в воздухе, словно гибкая лоза, и наотмашь хлестнула Кэрри по щеке. Зарыдав в голос, Кэрри упала на пол в дверях гостиной.

— …а Бог создал Еву из ребра Адама, — закончила мама, глядя на нее из-за стекол очков своими огромными, словно очищенные яйца вкрутую, глазами, и ударила ее ногой.

Кэрри закричала.

— Вставай, женщина, и будем молиться. Будем молиться Господу за наши слабые, грешные женские души!

— Мама…

Кэрри рыдала, давясь слезами. Давно дремавшая истерика прорвалась наконец наружу, ухмыляясь и бормоча что-то невнятное. Она даже не могла подняться на ноги и только ползла в гостиную, судорожно, хрипло всхлипывая и подметая пол свесившимися на лицо волосами, а мама время от времени поддавала ей ногой. Так они и добрались через гостиную к алтарю, установленному в бывшей спальне.

— А Ева была слаба и… Что дальше? Продолжай, женщина!

— Нет, мама, пожалуйста, не надо, помоги мне…

Еще один удар ногой. Кэрри закричала.

— А Ева была слаба и выпустила в мир черного ворона, — продолжала мама, — и этот ворон звался Грех, а первый Грех звался Сношение. За что Господь наложил на Еву проклятье, и это проклятье есть Проклятье Крови. Адам и Ева были изгнаны из райского сада на землю, и Ева узнала, что живот ее растет от ребенка.