Кесарь

Я протянул другу кусок хлеба прямо на палке, на которой он и готовился — хлеба, подсушенного на огне с тонким ломтиком уцелевшего сала, вкусно поджарившегося и пропитавшего хлеб ароматным жирком.

Бургер семнадцатого столетия…

— Мысли читаешь, фон Ронин! — горец широко улыбнулся.

— Да у тебя на лице все написано! — хохотнул я, зачерпнув кружкой из котелка с «чаем», заваренным на сухих листьях Иван-чая и смородины.

А ведь дома я Иван-чай терпеть не мог…

— Вот, возьми, всухомятку жевать не стоит.

Лермонт аппетитно захрустел бутербродом — а к костру, зябко кутаясь в теплый, шерстяной плащ, подоспел и Тапани.

— Присоединяйся, Степан! Чем Бог послал!

— Милостивый Господь послал нам что-то явно очень вкусное. — шумно втянул ноздрями воздух Йоло, принимая второй (увы, последний!) «бургер» и кружку с отваром.

— Как прошла ночь, фон Ронин? — Джок с улыбкой подмигнул мне, после чего добавил, — Снилась ли твоя любимая фрау?

Я угрюмо усмехнулся, протерев лицо руками:

— Снилась. В кошмарах.

В воздухе повисла тягучая, неприятная и неловкая пауза, первым которую прервал Тапани:

— Моя бабка всегда говорила, что сновидения хранят наши тревоги, а порой и предостерегают от опасности.

Лермонт усмехнулся:

— И ты ей, конечно же, веришь.

— Верю, не верю… А отношусь с осторожностью. Если есть после сна плохое предчувствие, лучше оставаться настороже!

Шотландец пожал плечами, после чего согласно кивнул:

— Не лишено смысла.

Я помешал кулеш ложкой, не позволяя пригореть полбе ко дну котелка, не вмешиваясь в разговор — при этом вновь попытавшись воскресить в памяти сновидение. Но подробности кошмара были словно в дымке, ускользая от моего разума… И в конце концов я оставил эту затею, приняв во внимание слова Тапани и решив, что сегодня действительно стоит быть настороже.

Как, впрочем, и завтра. И послезавтра…

— Ты возьмешь нас на совет с князем Михаилом? — пока я бродил в собственных мыслях, Лермонт уже подал собственную миску, сочтя, что солдатская каша полностью готова. — Точнее, великим князем… Он видимо, все для себя решил, и сегодня огласит собранию план кампании на ближайшие дни.

Я согласно мотнул головой:

— Почему бы и нет? Главное, чтобы в шатре кесаря нашлось место нам троим, наверняка ведь соберутся командиры всех полков, да со свитой! В противном случае мне придется присутствовать там одному… — вздохнул я, наполняя миску Джока кашей. Между тем, свою протянул уже и Тапани:

— А ты, Себастьян? Ты все для себя решил? Мы с горцем последуем туда, куда и ты, мы в этом решении тверды. Но все же интересно, какая судьба ждет нас по завершению кампании?

Вопрос далеко не праздный — и вчера я весь вечер ломал над ним голову… Но сейчас лишь пожал плечами:

— Не стоит забегать вперед, друзья — как говорят в Московии, «нечего делить шкуру неубитого медведя». Кесарю предстоит смертельная схватка и с самозванцем, и с ворами, и мятежными гетманами, и самим польским королем, что наверняка простит всех участников рокоша Зебжидовского — в настоящий момент главную ударную силу Тушинского вора. И поверьте мне, нашим рейтарам в этих боях предстоит сыграть не последнюю скрипку…

Лермонт согласно кивнул — но после все же не сдержался:

— Так-то оно так, господин полковник… А все же интересно — неужели ты не думал над предложением Скопина-Шуйского? Уж больно лакомый кусок для наемника — родовое боярство, земли… Да и для нас с Тапани обозначился такой куш! Где еще в Европе простой офицер наемников может на это рассчитывать?! Там далеко не каждому кондотьеру выпадает шанс стать сеньором…

Я не удержался от легкой насмешки:

— А как же вересковые пустоши Шотландии, а? А как же чистые, как девичьи слезы, озера Суоми?

Мгновением спустя я уже пожалел о замечания — наверняка ведь обидел друзей! Но, к моему удивлению, Тапани только усмехнулся:

— Озер хватает и на Руси. Особенно в землях Новгорода… Но и не только в них.

Финна поддержал и Лермонт — правда, заговорил он более серьезно, но без раздражения:

— Как ты думаешь, Себастьян — почему вересковые пустоши называются пустошами? От слова пусто, мой друг, от слова пусто… Любой шотландец любит свою родину всем сердцем — но жизнь хайлендеров в ней весьма скудна. И потом, сейчас Шотландией и Англией правит один король, Яков — так что земле нашей ничто не угрожает, и совесть моя чиста. Так что если ты решишься остаться в Московии…

Я тяжело вздохнул — а после неожиданно для самого себя принял решение, в мучительных поисках которого провел весь последний вечер: